Темная сторона Петербурга
Шрифт:
Письмо это привело Петра Войтеховского в такое смятение, какого он не испытывал, пожалуй, ни разу в жизни.
«Вечером в воскресенье», — написала Аннинька. Но ведь воскресенье — сегодня! Как безумный, Петр схватился за часы: уже пять! Еще полчаса — и в театре начнется представление.
Бедная Аннинька. Она ничего не понимает; она не знает о беспредельной власти ее опекуна над нею и остальными актерами и о том, как он этой властью пользуется. «Нет у нас никаких актеров», — вспомнил студент слова театрального сторожа.
Он выставляет Анниньку напоказ, словно ярмарочную обезьянку!
В бешенстве Петр схватил шинель и выбежал из дома. Сердце его кипело от гнева, разум лихорадочно искал ответы на множество невыясненных вопросов.
Почему гипнотизер заставляет Анниньку выступать в маске? Ведь остальные выходят на сцену с открытыми лицами. Хотя — кто знает? Возможно, эти люди просто хорошо загримированы.
Но все-таки — почему маска? Опекун Анниньки явно боится, что кто-то в городе сумеет опознать жертву его преступного произвола.
Что ж… В таком случае месье Гуссе просчитался.
Мстительно усмехаясь, Петр Войтеховский ворвался в помещение театра. В фойе уже толпилась публика.
— Что вы так переживаете, Наталья Тихоновна? — донеслось до студента. — Ведь это так в духе «Гран-Гиньоль», в точности, как в вашем обожаемом Париже!
— На мой вкус, все это… несколько… brutalite, — прошептала дама.
Петр замер: ощущение дежавю усилилось, когда, обернувшись, он увидел среди посетителей театра уже знакомую компанию — двух дам и пухлого господина в английском костюме.
Они смотрели ему вслед и громко шептались.
— Зверство-с, — прошипела одна из дам.
Петр дернулся, но, вспомнив, что торопится к Анниньке, помотал головой, сбрасывая наваждение, и устремился ко входу в служебное помещение театра.
— Мне необходимо повидать господина Гуссе. Срочно. Я от господина Казанского, — по внезапному наитию заявил он служителю, который вцепился в рукав его шинели, вознамерившись не пускать.
— От Казанского?
Случайно пришедшая в голову фраза сработала как пароль. Служитель отпустил рукав Петиной шинели и, открыв дверь, вежливо пригласил войти.
— Прошу вас. Комната с табличкой… Следуйте прямо и налево, пожалуйста.
Усмехнувшись, Петр вошел.
Длинный узкий темноватый коридорчик с голыми некрашеными стенами продували сквозняки. По обеим сторонам здесь стояли прислоненными какие-то деревянные конструкции — вероятно, декорации — громоздились предметы, использующиеся как инвентарь, и бутафория для спектаклей.
Пробравшись до конца коридора, Петр свернул налево и увидел белую крашеную дверь с табличкой «доктор
Что-то в этом показалось Петру странно знакомым, но думать было некогда, и он, резко рванув на себя ручку двери, ввалился в комнату.
В центре совершенно пустого помещения с голыми стенами стоял стул, на котором сидела девушка в белом платье и в белой маске на лице.
Простая маска, без узоров и украшений.
— Аннинька! — закричал Петр. — Скорее! Сними маску.
Мгновение девушка сидела в неподвижности, но, когда Петр схватил ее за руки, она вздрогнула, отняла маску от лица и как будто очнулась.
— Мне снова снился страшный сон, — слабым голосом сказала она.
Петр видел, какая бледность разливается на худеньком личике Анниньки, и боялся, что она может потерять сознание.
— Тебе нужно на воздух, бедная. Идем со мной! Ты должна покинуть этот театр смерти и своего ужасного опекуна, — торопясь, говорил Петр и тряс Анниньку, растирал ей руки, тормошил за плечи, чтобы поскорее вывести из состояния сонной апатии.
— По закону, Робер Гуссе — мой опекун. Он обязан отпустить меня, если я выйду замуж, — бормотала Аннинька. — Но этого он никогда не позволит мне. Он никуда меня не пускает.
— Пойдем со мной. Быстрее! — Петр потянул Анниньку за руку, укутал ее своей шинелью. — Поторопимся!
Они выбежали из театра через служебный вход. На улице Петр кликнул кстати подвернувшегося извозчика и велел ему немедленно ехать к церкви Спаса Нерукотворного, что на Волковском кладбище.
На Волковке была похоронена мать Анниньки. Пусть это будет как ее последнее благословление дочери, растроганно думал Петр, торопя извозчика, который, как ему казалось, слишком слабо погоняет лошадь.
Примчавшись в церковь, они застали у алтаря одного служку, гасившего свечи. Сунув ему три рубля, Петр просил его немедля позвать батюшку и, когда тот явился, рассказал священнослужителю о судьбе несчастной сироты Анны Поляковой и сговорился с ним о сиюминутном венчании.
Аннинька, бледная и поникшая, казалось, ожила, услышав о возможности такой перемены в ее судьбе. Увидав ее счастливые глаза и честное и доброе лицо Петра, священник не мог не согласиться.
Венчание состоялось; сделали запись в храмовой книге, Петру и Анне выдали венчальную справку.
— С этого момента твой опекун ничего не может сделать с тобой против твоей воли. Ты жена моя! — торжественно сказал Петр своей новоиспеченной супруге, целуя ее.
— А ты — мой муж, — тихо сказала Аннинька.
Двери храма распахнулись.
— Остановитесь! — закричал человек в черном плаще. Выйдя из темноты к свету, он быстро и сердито заговорил с иностранным акцентом: — Я — Робер Гуссе, подданный Франции, опекун этой девицы. Она была похищена из-под моего надзора и должна быть немедленно возвращена мне.