Темная сторона Петербурга
Шрифт:
Гундосый читал, отворачивая лицо от леденящего дыхания пурги; глаза его слезились, и он не мог видеть того, что творилось вокруг под прикрытием кромешной тьмы.
Он не замечал, как стекаются юркие тени, окружая его со всех сторон; как при неярком свете его фонаря загораются нездешним светом крохотные злобные огоньки вокруг; он не увидел, что убитый им приятель уже погребен, скрыт под грудой тел, что хищные лапы топчут его грудь и довольно урчат, вылизывая еще теплую кровь из перекушенной артерии…
Дочитав записку, он вынул из кармана
Мгновение — и пепел развеялся порывом ветра.
И тогда взорвался воздух: высокий гулкий вздох грянул над городом и, нарастая, пошел волной по Неве, через Неву, отражаясь эхом в пустынных улицах, в стенах домов, отзываясь дрожью ужаса в сердце каждого, кому довелось его услышать. Весь город будто встряхнуло громадной невидимой лапой великана: снежные вихри закружились по всему Петрограду и рванулись туда, к месту, где родился громовой звук, к тому, кто позвал их.
Злосчастный искатель клада рухнул на снег.
Сугроб, в котором лежало тело его мертвого приятеля, весь изрытый проталинами и ямками от выпущенной на него горячей крови, вдруг зашевелился. И убийца увидел, что все пространство вокруг заполнено… кошками.
Голодные звери, довольно урча, топтались над мертвым телом, уминая лапами снег и хищно поблескивали круглыми глазами в сторону другой добычи.
Каменные сфинксы глядели на происходящее и усмехались. На их живых лицах, повернутых в сторону того, кто их разбудил, несчастный убийца и грабитель разглядел свирепый оскал и такую жестокую и неподдельную радость, которую оказалось не под силу вынести его слабому разуму.
Убийца захохотал, широко разинув рот.
Налетел снежный вихрь невероятной силы, взметнулся столбом, оторвал жалкую фигурку человека от земли и швырнул обратно, ударив виском о гранит. Таким был предназначенный негодяю Дар Хранителей…
Три последующих дня не прекращалась метель; а когда утихло, все улицы оказались заметены высоченными, в рост человеческий, сугробами.
Тела обоих погибших обнаружили только спустя пару месяцев, когда понемногу начали стаивать снежные припасы той суровой зимы.
Возможно, кому-то и показалось впоследствии странным, что на скуле правого сфинкса запеклось кровавое пятно — оттиск испачканной в крови человеческой ладони. Но вряд ли этому придали хоть сколько-нибудь значения.
Мало ли преступлений совершалось в то время по всей стране? Найденные трупы были не единственные в городе безымянные покойники, ни у кого не вызвавшие ни сочувствия, ни любопытства. Мертвых спустили в общую могилу, причислив к жертвам природных стихий.
…Вот и все. Убийцы скрылись. Я видела их спины, но продолжала стоять, не двигаясь. Дождавшись, пока в лесу восстановится прежняя хрупкая
Прости, отец, ты не одобрил бы меня. Но я рада, что отомстила.
Всем им отомстила.
ДВОЕ
Тихорецкий пр.
Пасмурный день, хмурый, колючий — он с утра исходил тоской, как мой сосед, вечно небритый Лexa-пузырь. И к вечеру, отмучавшись, перепортил все, что мог, в моей жизни, далее же — самым естественным образом — перетек в траурную фазу беспроглядной октябрьской темени и откровенной непогоды.
Я стоял на остановке трамвая, последней перед кругом, там, где 38-й номер разворачивается и идет в обратную сторону. Я основательно выпил, и мне не было холодно. Несмотря на то что ветер нес мелкую водяную пыль, швыряя ее мне в лицо горстями.
Я стоял, засунув руки в карманы пальто, слегка пошатываясь, вглядывался в тонкие лучи, ползущие по рельсам, и безразлично думал — что будет, если не отойду?
Успею ли почувствовать боль, когда многотонная железная махина боднет меня в грудь? То, что рвалось в душе, было больнее и мучительней — полное равнодушие к собственной судьбе охватило меня. Свет, размытый дождем, надвигался, набирал скорость.
Я стоял в оцепенении. Страшное упрямство, почти безумие… Ну, давай, думал я, давай же!
Я уже видел изумленные глаза женщины в стеклянной светящейся кабине.
И вдруг — что-то мягко, но сильно толкнуло меня в область сердца.
Легкий тычок — но я отлетел в сторону. За доли секунды до того, как скуластая железная морда трамвая сунулась носом на то место, где я только что стоял.
Что-то яркое метнулось мимо меня — одна или две фигуры. Так быстро — словно крупные солнечные зайцы прыгнули и пропали.
Странно, но своими очертаниями они почему-то напомнили мне нас с Кирой — позавчера, когда мы шли с ней по проспекту и я держал над нами раскрытый зонт, точно такими были наши удлиненные тени. Только не светлые.
Сердце у меня бухало, как свайный молот. А заморозка отошла: медленно накатывало ощущение смерти, которой удалось избежать. Выброс адреналина встряхнул мозги, алкоголь уже почти не действовал.
— Эй! Ты зачем под колеса лезешь? Вас же с детского сада… бестолочей… Для кого вас учат?!
Пока я приходил в себя, крутил головой, пытаясь очухаться, трамвай прошел стрелку, вагоновожатая застопорила лязгающую машину, выскочила из трамвая и набросилась на меня.
В темноте лицо ее было совершенно белым. Я понял, что эта женщина уже мысленно видела меня размазанным по рельсам и приготовилась рыдать над кровавыми ошметками.