Темная сторона России
Шрифт:
Вот и удивила нас бабка. То ведунья, то про сероводород знает. Чего только в жизни не бывает!
За водой, естественно, пошли все. А Иван Митрофаныч рассказал по дороге, что бабка Софьи травницей была и внучку учила на совесть. А потом война началась, и Софья фельдшерицей четыре года по военным дорогам с госпиталем моталась, но по окончании ее не осталась в городе, а вернулась в деревню. Бабка-то померла к тому времени, так Софья и осталась тут на всю округу пользовать болящих. Местные-то к докторам не ездят — не доверяют. А теперь и из Перми приезжают к ней, и из Ё-бурга. Вот так-то вот, лекаря из лекарей я вашей подружке подсуропил.
Дошли до места часа через четыре, набрали в нижнем источнике мертвой воды. Она и правда пахла тухлыми яйцами. Поднялись на горку. Митрофаныч первым делом сам напился, потом нас напоил, сказав, что дорога обратная легче будет, а
По пути сделали привал на полянке, которую Митрофаныч назвал заветной. Тут с седых времен избушка стоит непростая. Погребение это древнее. Говорят, что иногда, если дар оставить, то и желание может исполниться. Перекусив, мы отправились на другой край полянки. И правда: под огромной елью, в сени ее лап, оберегающих от дождя и непогоды, нашим глазам предстала избушка без дверей, с одним маленьким оконцем под крышей. Потом нашлась и дверка, она выходила на сторону ели. Так мы познакомились с избушкой на курьих ножках, на шести курьих ножках — четыре по углам и две посередине. Мы уж было хотели хором произнести известную всем с детства фразу, но Митрофаныч, обернувшись, обронил: «Так, всем молчать, пока не отойдем отсюда. Я ж и забыл, что вы дикие. Кладите в это окошко подношения, загадывайте желание, поклонитесь и — пошли дальше».
Не знаю, кто что положил в маленькое окошко, я закинула туда металлического солдатика, завалявшегося в одном из карманов куртки. Еще в Екатеринбурге мы покупали себе шоколадки, а я — яйцо с сюрпризом, внутри и оказалась эта фигурка из темнобронзового металла.
Мы уже отошли от избушки на порядочное расстояние, когда Митрофаныч сжалился:
— Ну что вы меня буравите жалостливыми взглядами? Спрашивайте уж.
Вопросы, понятное дело, посыпались градом: что? как? почему надо было молчать? И вообще, что это было?
— Могила это была, обычная могила, — ответил Иван Митрофаныч. — Только странная, потому как желания исполняет. Никто не знает чья, но мой дед ее еще помнил, и его дед помнил тоже. Не гниет, не разрушается, потому как под елью стоит, та ее лапами от всего защищает, по хвое-то ведь и капли стекают как по жиру, и снег на избушку почти не попадает. А так — обычная могилка. Тут много таких. Раньше всегда так хоронили, может, у вас на Руси отсюда и пошли «избушки на курьих ножках». Тут такое вообще в ходу. В похожих домиках припасы на зиму заготавливают в дремучем лесу — ни зверь не доберется, ни непогода не попортит. Так же раньше и капища строили — забор из острых кольев, на заборе — черепа животных, а внутри забора — домик на ножках. Ноги, как вы видели, из стволов деревьев с корневищами сделаны. А вот ваши сказочные присказки повторять нельзя, потому что душу покойника призвать можете такими словами. Ведь избушку не просто так к лесу передом, а к вам задом поставили, а чтоб душа к людям не полетела. Вышедшая наружу душа-тень очень опасна, она стремится попасть в жилище к живым, нанести им вред и способна даже «съесть» человека, то есть иссушить. Особенно опасна, если ее кто-то из живых обидит. Поэтому и подношения, и подарки, и одежду, взамен истлевшей, кладут в окошко, чтоб радовалась душа-тень подаркам. И хоть в этой избушке давно уже тела нет, и душа, может, тоже отлетела, осторожность соблюдать надо. Хотя вот дед рассказывал, что тут не просто покойника похоронили, а истукана ему вырубали, значит, ведуна или шамана какого. и в него, в истукана деревянного, душа должна была переселиться. Так-то вот. И про Бабу забудьте! Полезли желторотики во дремучую чащу — там и сгинули. — Митрофаныч аж сплюнул с досады и, сердитый, пошел вперед.
Вскоре мы уже добрались до деревни. Передали воду Софье и отправились отдыхать.
Как ни странно, но вечером к костру и шашлыкам пришла Ленка. Довольная, улыбающаяся, без признаков бреда и сумасшествия, она просто села и сказала: «Жрать хочу, как из пушки».
На следующее утро мы одарили Митрофаныча водкой из своих запасов. А Софья, когда мы спросили, чем бы отблагодарить, просто рукой махнула и посоветовала не лезть в воду, не зная броду. Ну мы покумекали и оставили ей все наши запасы конфет и шоколада. Может, это и невеликий был подарок, но старушке понравился. Так и закончилось наше знакомство с Золотой Бабой. Больше мы к этой теме не возвращались и старались даже не думать о ней, чтоб вновь не накликать какую беду.
Не барсук, не медведь...
Вот
— Не понял! — Димка повернулся к Юлику, нашему криминальному репортеру из «Делового Петербурга»: — Цезарь, а ты не хочешь мне объяснить, что это такое?
Дело в том, что Юлик как раз вчера был ответственным за упаковку материального и пищевого барахла.
— Дим, ты хочешь сказать, что это моих рук дело? Хм. Зверюшка, наверное, какая-то покопалась. Хотя мы ж ничего не слышали.
— Это какая же такая зверюшка-тварюшка могла столько схомячить и столько насрать?!
— вскричал Димка. — Простите меня, пожалуйста, за невысокий слог.
М-да, зверюшка-тварюшка попалась знатная, и сожрала она почти недельный запас продуктов, а что не сожрала, тварь, то раскидала. Чехлы и байдарки были порваны во многих местах. Те, кто оставил свои рюкзаки в этой камере хранения, долго будут их штопать. Да и вещи, по большей части, тоже оказались раскиданы и разорваны.
— Так, народ, готовим хавчик из того, что есть, и начинаем ремонтировать то, что подлежит восстановлению.
Целый день мы провозились с ремкомплектами для байдарок, с нитками, иголками, зашиванием и штопаньем. Сделали небольшой перерыв на обед. Надо сказать, что многие из нас были в юности походниками, и за годы путешествий у всех выработалась правильная привычка: кто дежурный по следующему дню, тот весь паек на завтрак, обед и ужин складывает в свою палатку, чтоб не тормошить рюкзаки на складе.
В общем, на этот день едой мы были обеспечены. Уже смеркалось, когда мы заштопали всё: и джинсы, и свитера, и байдарки. Опять все сложили и решили шмотки на всякий случай закинуть на дерево, а от еды и так остались крошки. После зверюшки-тварюшки даже крупу для каши собирать не хотелось. Мало ли чем эта, хм. болеет. На ночь решили развести несколько костров и впервые выставили часовых — решили, что дежурим час через час. Несмотря на дежурство, а может быть именно ему и благодаря, ночь прошла спокойно. Проснулись рано. Вышли около девяти утра — собранные, голодные и злые.
Часа через полтора решили сделать привал и наловить хотя бы рыбы. Остановились. Кстати, протоку мы все же нашли, но такую мелкую, что байдарки собирать просто не было смысла.
Так вот, остановились и решили попробовать выловить рыбу, как у нас в Карелии зимой ловят.
Значится, делается это так: поставили две сетки на расстоянии пятнадцати метров вверх по течению и столько же вниз. Протока узкая, берега с нычкой, как под Приозерском, — то есть как норки под берегами (у нас в этих норках форель хоронится, а что тут, мы еще не знали). Так вот, сетки поставили и начали палками по берегу бить. Сначала сверху вниз по течению, до первой сетки, а потом уже и внутри сеток. Минут через двадцать сетки вытащили. Итог — таймень килограммов на десять и несколько хариусов. Таймень — это самая крупная рыба семейства лососевых. Хорошо, что тварюшка-зверюшка соль жрать не стала. Рыбу, даже самую мелкую, выпотрошили и слоями сложили. Слой соли — слой рыбы. Упаковали и дальше пошли. Тайменя засолили отдельно семужным посолом: соль и немного сахара — вкуснятина редкостная. Отошли от места метров на пятьдесят. Сгрудили рюкзаки и тихонечко двинулись обратно. Если тварюшка на наш хавчик позарилась, то, скорее всего, поплелась за нами дальше в надежде на поживу. В принципе, мы уже догадывались, что за дрянь к нам прицепилась. Та самая, которая может идти за жертвой до тех пор, пока та не упадет от усталости.