Темная сторона Сети (сборник)

Козлов Дмитрий

А потом Мишка заметил его, уродца, затаившегося в тени подвала, и почувствовал острый укол разочарования. Он здесь не первый.

Уродец напоминал ежа, вздумай тому передвигаться на задних лапах. Острое рыло, растянутая в недоброй ухмылке пасть, полная мелких, но очень острых зубов, красные глазки-точечки. И тонкие иглы, растущие густо, словно шерсть, даже на впалых щеках. От скошенного лба, через затылок, они сбегали на спину, где, похоже, удлинялись, как у дикобраза. Мишка не мог сказать точно, часть рисунка терялась во тьме, будто уродец и впрямь подкарауливал неосторожную жертву. Длинные тощие лапы приподняты, растопыренные суставчатые пальцы оканчиваются загнутыми когтями. Поза охотника, хищника.

Черные иглы, белые

блики. Белые зубы, красный провал пасти. Красные горящие глаза и снова черные иглы. Только эти три цвета да еще серость бетонной стены. Рисунок казался немного схематичным, но эта была та легкая небрежность, которой мастер отличается от дилетанта. В манере исполнения Мишка видел знакомые приемы, но никак не мог вспомнить, кому они принадлежат. Райтеров в Петрозаводске немного, умелых райтеров – того меньше. Но именно сейчас, завороженный профессиональным граффити, что так органично вписалось в сгустившуюся атмосферу заброшенного двора, Мишка никак не мог вспомнить, кто же, кто вот так смело передает крупные детали, кто делает такие глубокие тени… и еще это мастерское владение скинни-кэпами, породившее целый лес тончайших иголок… Мишка сделал несколько шагов, чтобы рассмотреть кусок поближе. Наглые вороны неодобрительно покосились на мальчишку блестящими агатовыми глазами и нехотя снялись с насиженного места. Но не улетели, а, не желая оставлять добычу, отпрыгнули ближе к подвалу. И тем спасли Мишке жизнь…

– Сука! – взвизгнул Риня, оборвав Мишкины воспоминания.

Он был готов, примерно знал, что предстоит увидеть, – да, не верил, но все же знал. Однако не удержался от испуганного крика. Да и никто бы не удержался. Когда со стены стекает темнота и черной молнией бросается вперед, стремясь достать тебя в тигрином прыжке, это кого хочешь напугает. Особенно если у темноты полная пасть крошечных щучьих зубов и кривые когти.

Мишка привстал с дивана, хотя и так знал, что происходит там, на заваленном кленовыми листьями пятачке у подвала. Потому что уличный котяра резко замолчал. Риня, пригнувшись, встал рядом, вцепился рукой в Мишкино плечо. Трясущийся палец с давно не стриженным черным ногтем указывал под клен. Там, растопырив мосластые коленки, сидел Ёж.

Покрытые иголками тощие руки вскинули рыжую тушку вверх. Из разорванного кошачьего горла на запрокинутое рыло Ежа капала кровь. Быстрым лягушачьим движением язык смахивал с тонких губ бордовые капли. Мишка еле сдержал рвоту, когда щербатый коготь вспорол коту живот. Провисли сизые кишки, в которые тут же впились острые белые зубки. Ринин желудок оказался послабее.

Отплевавшись и вытерев рот рукавом куртки, Риня настойчиво потряс Мишку за плечо.

– Мих, давай уйдем, а? – умоляюще прошептал он, пригибаясь еще ниже.

– Не бзди, он до нас не дотянется, – Мишка раздраженно скинул потную ладонь с плеча. – Вон туда смотри!

Он ткнул пальцем в тонкий шипастый шлейф, черный, как гудрон, что тянулся от спины уродца в подвальную тьму да там и терялся – то ли хвост, то ли цепь, то ли пуповина.

– Эта тварюка как собака на привязи. Ей дальше дерева больше чем на шажок не зайти, да и то когда потемнее станет. Ты лучше фотай давай!

Риня с готовностью вынул телефон и принялся нащелкивать кровавую трапезу. Руки у него по-прежнему ходили ходуном. После пятого снимка Мишка вырвал у него мобильник, с надеждой прильнув к экрану. Но нет, – только затемненные кадры, на которых едва угадывается силуэт скрюченного клена. На заднем фоне вроде виднеется какое-то черное пятно, но, что это, сказать наверняка нельзя. Мишка разочарованно бросил телефон Рине. Тот быстро пролистал снимки, выругался и принялся фотографировать снова.

– Зря жопу

рвешь, – под монотонные щелчки и Ринин мат кисло усмехнулся Мишка. – Я уже месяц сюда хожу, думаешь, не фотал его ни разу? Только я считал, это у меня телефон хреновый, а оказывается… Писец, Риня, че делать-то? Ведь не поверит никто!

– Не поверит, – кивнул Риня. Он поразительно быстро пришел в себя и уже смело грозил Ежу из укрытия: – У-ууу, кошкоед сраный!

«Кошкоед» тем временем обстоятельно обрабатывал дохлого кота. Повизгивая от наслаждения, высосал глаза и крохотный мозг, обглодал череп, реберную клетку и ляжки. Остатки, с видимым сожалением, разложил на листьях поближе к подвалу. Ёж встал на задние лапы, сгорбленный, колючий, чужеродный. Красные глаза сверлили мальчишек, выжидая, когда те подойдут поближе.

– Во, – поежился Мишка, – секи, как зыркает, падла. Мне кажется, он меня узнает уже. А видел, как он объедки раскидал? Это он так ворон ловит. Умный, сука… Знает, что никому мы ничего не докажем, вот и стоит, лыбится, сволочь! Ладно, давай двигать отсюда…

Мишка поднялся с дивана, отряхивая джинсы. Поняв, что добыча уходит, Ёж нервно облизнулся. На прощание тихо клацнув челюстями, он опустился на четвереньки и в два прыжка вернулся на место. Вот только что стоял рядом с останками кота, а вот он уже на стене, плоский, двухмерный, ничуть не опасный. Лишь загнутые когти слегка перепачкались в алом. Риня восхищенно выдохнул и сфотографировал рисунок на телефон.

– Глянь-ка! А кусок-то в поряде! – Он сунул экран Мишке под нос. – Надо будет у наших спросить, чья работа. Больно техника знакомая…

С небольшого сияющего экрана на Мишку недобро смотрели красные точки рисованных глаз. От этого взгляда короткостриженый затылок пошел мелкими пупырышками. Захотелось выбить телефон и растоптать его хрупкий пластиковый корпус. Еле сдержался.

– Пошли, а то стемнеет скоро, – бросил Мишка. – Чет не охота проверять, как далеко он в темноте дотягивается…

* * *

Лишь затемно им удалось добраться до троллейбусной остановки. Дважды чуть не нарвались на чопов и в итоге ушли через дыру в заборе, в самой дальней части завода. Пока пробирались сквозь разросшийся подлесок, загаженный пластиковыми бутылками, пакетами, обертками от шоколадок и рваными презервативами, Риня, не унимаясь, восхищался приключением. Он прямо так и говорил – «приключение», чем еще сильнее бесил Мишку.

Толку от Рини оказалось с гулькин нос. Да, он подтвердил, что Мишка в своем уме, но ни на шажок не приблизил к разгадке тайны. Хмуро шагая по пружинистому ковру из опавшей листвы, Мишка корил себя за то, что поддался искушению и запалил идиоту такое хорошее место. Но дело сделано. Предстояло смириться, что скоро о Еже узнает каждый райтер, каждый школо-ло, возомнивший себя сталкером. Но на остановке, под конусом желтоватого света, падающего от фонаря, Риня решил-таки принести хоть какую-то пользу.

– Прикинь, Михась, это Вортекс! – неожиданно сказал он, оторвавшись от телефона. – Я фотку у нас в группе провесил, и Майка его сразу узнала! Блин, а я думаю, что знакомое-то такое?!

Мишку как обухом огрели. Сразу вспомнились черно-белые рисунки, изредка появляющиеся в арках, на заборах, трансформаторных будках, а в особо дерзких случаях – прямо на стенах домов. Гигантский паук. Угольно-черный ворон с человечьим телом. Неясная тень с пустыми глазами. Живой дым, напоминающий сплетение тентаклей. Недостижимые шедевры не только на фоне чикокерской мазни, но даже на фоне тех, кто считался местной граффити-элитой. Среди петрозаводских райтеров Вортекс слыл легендой. Общался только в виртуале, в тематических группах, работал один, фестивалей и общих сходок избегал. Лицо не палил в принципе, даже своим. Называл себя последним сатанистом, говорил, что использует собственную кровь, когда нужно добавить красного, и всегда – всегда! – рисовал только Тьму.