Темное безумие

Ромиг Алеата

Но за этим фасадом скрывается дьявол.

Мне потребовались месяцы, чтобы смириться с тем, что она не просто так появилась на моем пути. Сначала я отказывался от какой-либо связи с ней. Мы не могли быть большими противоположностями — и, тем не менее, ее имя продолжало преследовать меня, песня души, в которой моя собственная проклятая душа признала родственную.

Я наклоняюсь вперед, подбираясь к ней настолько близко, насколько позволяют цепи.

— Я верю в неизбежное.

Мой ответ нервирует ее. Тонкий столбик ее горла подпрыгивает,

но выражение лица остается равнодушным.

— В каком-то смысле, судьбы ваши жертв стали для вас неизбежны. Вы считаете меня жертвой? Я совершила какой-то грех, о котором не подозреваю?

Ее резкие слова вызывают у меня настоящую улыбку. Не подозревает? Или это хитрость — часть ее соблазнения? У меня нет ответа. Пока нет. Сначала мне нужно собрать все кусочки ее паззла.

Все, что я знаю наверняка, это то, что у нас есть история.

Это не история любви — для этого мы слишком непостоянны, слишком взрывоопасны. Нет, наша история — поучительная.

Остерегайся.

— Вы переиначиваете мои слова, — говорю я. — Но вы не ошиблись. Все грешники — первые жертвы. Каждый, кто поддается злу, сам от него страдает. — Я провожу руками по бедрам, глядя на блестящий металл наручников. — Это инь и янь — тьма и свет, питающие друг друга и пожирающие. Змея, поедающая собственный хвост. Порочный круг.

Лондон не использует блокнот, чтобы конспектировать наши беседы. Она записывает их на видео, проигрывает запись. Она наблюдатель. Вуайеристка. Она обдумывает наши слова здесь и сейчас. Между нами нарастает тишина, она не торопится, обдумывая мои слова.

— Вы чувствуете, что не можете разорвать этот круг?

Мой взгляд останавливается на ней. Мне до ужаса хочется снять ее очки, чтобы я мог беспрепятственно смотреть ей в глаза.

— Никто из нас не бессилен. Выбор — самая сильная вещь в этом мире. У каждого есть выбор.

Она закусывает нижнюю губу, и от этого небольшого движения меня обдает жаром. Я сжимаю кулаки в ожидании следующего вопроса.

— Это мощное заявление само по себе, — говорит она, удивляя меня. — Но если вы оставляете своих жертв беспомощными, вынужденными делать только тот выбор, который вы им предоставляете, тогда на самом деле они не свободны выбирать, не так ли?

Я разжимаю руки. Пальцы скользят по коленям. Я забрался ей под кожу. Я вижу это по тому, как она прикасается к пальцу, сгорая от желания прикоснуться к маленькой нитке.

— Очень похоже на наши сеансы, — говорю я.

Она хмурится.

— Что вы имеете в виду?

Я поднимаю руки и трясу цепями.

— Если бы мы были на равных и могли честно выражать свои мысли, то мои ответы могли бы быть другими. — Я внимательно смотрю на нее. — И, я уверен, ваши вопросы были бы совсем другими.

Она замирает, и, если бы я моргнул, то мог пропустить, как ее руки слегка дрогнули. Я не отрываю взгляд от ее лица. Мы предназначены друг для друга — и никакие цепи, прутья и охрана не могут этому помешать.

На этот раз она прерывает

контакт первой и смотрит на настенные часы.

— На сегодня хватит.

Меня охватывает разочарование. Где тот воинственный психолог? Куда делась ее решимость заставить меня взглянуть на мир ее глазами? Доктор Нобл — нарциссистка. Весь прошлый год я изучал ее и разрабатывал стратегию поведения с женщиной, с которой даже не встречался.

С резким выдохом я избавляюсь от нарастающего гнева. Завтра.

Нас ждет еще множество «завтра».

Глава 4

ЗАГЛЯНУТЬ ПОГЛУБЖЕ

ЛОНДОН

Пустой экран смотрит на меня, дразня нажать «Play».

Я ловлю свое отражение в затемненном широкоформатном экране и поворачиваюсь в сторону, разглядывая свои ноги и то, как юбка до колен облегает бедра. В моей голове мелькает мысль — мимолетное любопытство по поводу того, как меня видит Грейсон — затем она благополучно улетучивается, когда я поворачиваюсь к телевизору и нажимаю кнопку, чтобы воспроизвести запись.

На экране появляется изображение ржавой металлической комнаты. Уши улавливают низкий гул. Я прибавляю громкость, а затем останавливаюсь, когда в поле зрения появляется мужчина. Высокий мужчина с пивным пузом, в неаккуратном сером костюме.

Галстук болтается на шее, словно он постоянно его ослаблял. Грязные светлые волосы растрепаны, словно с ними обращались так же жестоко, как и с его галстуком. Он взволновано оглядывает тускло освещенную комнату. Ощупывает потускневшие стены, без устали ища выход, в то время как изо рта вылетает нить беззвучных проклятий.

Затаив дыхание, я смотрю, как он исследует каждый дюйм комнаты, а когда он падает на колени, хватаясь за голову, я вижу это. Вижу, как сверху спускаются тросы. Толстые черные тросы. На конце каждого — наручники. В переплетении кандалов виднеется большая сбруя.

Я лезу в карман и вытаскиваю нитку, которую держу наготове. Затягиваю ее вокруг указательного пальца, наблюдая. В комнате раздается искаженный голос.

— Брэндон Харви. У вас есть шанс освободиться из тюрьмы, которую вы создали. Вы обвиняетесь в растлении детей. Хотя вы победили систему и в глазах закона вы свободный человек, пришло время расплачиваться за свои грехи. Правосудие всевидяще.

— Пошел ты! — кричит мужчина.

— Наденьте сбрую. Затем пристегните наручниками запястья и лодыжки.

Мужчина показывает в никуда средний палец и выкрикивает непристойные слова, и вдруг из акустической системы раздается громкий шум. Панели вдоль стен одна за другой переворачиваются. Словно домино всю комнату покрывают лица детей — маленьких детей.

О боже. Я отшатываюсь, неловко нащупывая кресло, ноги не в состоянии выдержать мой вес.

— Лица ваших жертв будут напоминанием, — говорит голос. — Это ваш единственный шанс искупить вину. Сделайте выбор. Искупление или смерть.