Темное дело (сборник)
Шрифт:
Я решил сменить тему.
— Там хоть убрали? — спросил я.
— Где? — не поняла она.
Видимо, как и я, думала о другом.
— В каюте Рохлина?
Она пожала плечами.
— Зачем там будет кто-то убирать? Что у меня — у самой рук нет? Это вы привыкли к горничным.
— Так никто не делает, — возразил я.
— Почему? — удивилась она. — Что за чисто мужская точка зрения? — она убрала волосы на затылок и стала ужасно, пронзительно красивой. — Вообще-то, горничная там пыталась навести порядок, но я сказала ей, что это лишнее. Она, кстати,
— Почему обязательно моя? — растерялся я. — Да еще — любимая?! Перегрелась на льдине?
— Вероника убирает в своей каюте? — задумчиво проговорил молчавший до сих пор Сюткин. — Уважаю. Не всякая актриса на такое способна.
— Она не просто актриса, — сказала Рябинина. — Она — советская актриса. Этим просто все сказано.
— Да, — кивнул я. — Советские люди впереди планеты всей. Знакомо.
— Причем тут это? — сказала Рябинина. — Я имею в виду элементарную скромность. Впрочем, тебе, Лапшин, этого не понять…
Разозлился я ужасно, и только этим обстоятельством можно объяснить то, что я сказал дальше:
— А может, они с Вячеславом Сергеевичем презервативы прячут, а?
Да, шутка была явно не из моего репертуара, заимствованная из подворотни. Они даже отвечать не стали.
Костя ушел под воду, оттолкнулся ногами от бортика и уплыл от греха, видимо, подальше. Рябинина тяжело вздохнула, будто имела дело с безнадежно больным и, откинувшись на спину, медленно поплыла вдоль пенопластовой дорожки.
Чувствовал себя я очень скверно.
4
Около двух часов я пролежал в каюте, забытый всеми. Настроение было хуже некуда, мне словно весь мир нагадил в душу, хотя я и понимал, что сам виноват. Буквально на секунду в каюту ворвался Сюткин бросил на соседнюю кровать пакет с мокрыми плавками, буркнул что-то нечленораздельное и умчался по каким-то там своим делам. Я попробовал его остановить, спросить что-то, не знаю, зачем, но хотел, чтоб он остался, но он замотал головой, что-то замычал, будто от невыносимой зубной боли и, хлопнув дверью, все-таки умчался.
Ну и хрен с тобой, зло подумал я. Если даже он волком на меня смотрит, то представляю, что думает обо мне Рябинина.
А может, это я мнительный такой? Может быть, у него действительно дела неотложные, у Сюткина? Может быть, они забыли уже давно о шутке моей неудачной, а я лежу тут и мучаюсь. А может быть, они знают, что я лежу тут и мучаюсь и поэтому не хотят оставаться со мной, находиться со мной, общаться со мной — мучайся, мол, Лапшин, тебе полезно?
Да, расшатались нервы… А у кого, интересно, не расшатаются при такой жизни? Подумаешь, пошутил. Что они — и впрямь не могут прятать в своей каюте презервативы?
Погоди-ка…
Меня чуть не подбросило с кровати. Но нет, сдержался. Перевернулся только на правый бок, свернулся калачиком и стал тщательно продумывать мысль, которая неожиданно пришла в мою многострадальную голову.
Это интересно.
Да, все вроде бы сходилось. И только одного я не понимал. Вернее, я не понимал двух вещей. А если быть совсем точным, то трех.
Кто убил Рохлина? Как убил? И — почему?
Хотя нет, почему его убили, я, кажется, знаю. Да и кто убил, могу сказать на девяносто девять процентов.
Значит, я все-таки не знаю только одной вещи. Только одной-единственной.
КАК убили Рохлина?
Мне нужно было срочно повидать Леву Яйцина.
5
Вместе с командиром лодки Зотовым Туровский и Яйцин что-то там, на «капитанском мостике», решали. Не уверен, что именно так называется это место на подводной лодке, но раз уж назвал так, пусть будет капитанским мостиком.
Так или иначе, поговорить с Левой не представлялось возможности. Бог его знает, сколько они там будут секретничать. У меня просто скулы сводило от нетерпения. Я знал, что нахожусь на пороге открытия, что вот-вот разгадаю эту загадку, что для того, чтобы пасьянс сложился окончательно, нужно совсем немного.
Но для того, чтобы все сошлось тютелька в тютельку, мне, как я думал, нужна была последняя деталь, самая что ни на есть главная, наиглавнейшая. Но вся штука в том, что я даже не представлял себе, как она, собственно, может выглядеть и что из себя может вообще представлять.
Я понятия не имел, что искал. Но как я знал из детективных романов, которые, кстати, терпеть не могу, там, в этих криминальных произведениях сыщику всегда не хватает одной маленькой зацепочки, одной малюсенькой детали, которую он все равно путем всевозможных перипетий находит, и когда она, эта заковырина назло всему, а иногда и назло здравому смыслу, все-таки находится, тогда оно, Добро, и торжествует. Тогда звенья цепи выстраиваются в одну стройную логическую цепочку, сыщик делает загадочный вид, и все персонажи смотрят ему в рот, когда он небрежно, с ленцой, уверенный такой в себе красавчик, в общем, изобличает преступника и выворачивает события, чтобы показать всем их изнанку, а вместе с ней — и ту правду, в поисках которой носились персонажи романа и читатели вместе с ними.
Фу-у-у! Чего только не придет в голову, когда ты чего-то ожидаешь. Или кого-то, как в данном случае. Где ты, Лева?
Я любимую женщину никогда не ждал с таким нетерпением, как этого Леву. Хотя, повторяю, я и сам не знал, чего, собственно, хочу от него узнать и чем таким особенным он может мне помочь. Но я был, был уверен, что любая мелочь, которой он не придал значения, может для моих рассуждений оказаться ключевой.
Но его не было.
Навстречу мне шел Илья Блудов, весь какой-то потерянный и растерянный. Он встретился со мной взглядом, молча кивнул и посторонился, чтобы дать мне дорогу. Смотрел он как-то очень отрешенно.