Темное дело. Т. 1
Шрифт:
Морозный воздух и ветер освежили меня; мысль, что не все ещё потеряно и что надо действовать, а не киснуть, придала мне бодрость. Я отправился пешком к Кельхблюму. Но Кельхблюма я не застал и прошел на Покровскую.
Был уже восьмой час. Подъезд Акламовского дома был, по обыкновению, освещён. Неопределённый свет мелькал из-за опущенных штор во втором этаже.
Я несколько раз прошел взад и вперёд, и вдруг мне блеснула мысль и решимость: «пойти напролом и взять крепость приступом».
Я быстро вошёл в двери подъезда.
Я бойко вбежал во второй этаж. Здесь было две двери: налево и направо. У обеих были звонки.
«Что же, на удалую! – подумал я, – вывози кривая!» – и мне вдруг сделалось смешно.
Я обернулся к правой двери и с отчаянием дёрнул за ручку звонка.
Почти тотчас же замок щелкнул, дверь распахнулась и на пороге стояла она, она – сама Сара!..
– Это вы, граф? – заговорила она быстро по-немецки. – Что с ним? Я вся, как на огне. Кельхблюм с самого утра пропал… Ришка… Я уже хотела сама ехать туда… Что с ним? Скорей, Бога ради! Он будет? да… Он не уехал? Не заболел? Да идите же скорее сюда! Отвечайте!
Я сбросил шинель и вошёл вслед за ней в довольно большую, роскошно убранную комнату, в которой то там, то здесь ярко блестела позолота при тусклом свете разового фонаря.
При этом бледном, фантастическом свете она в её светло-розовом лёгком платье, убранном серебристыми лентами, казалась мне чем-то фантастическим, неземным:
«Ты дева снов, ты пери рая…» – мелькало в моей отуманенной голове. Я весь дрожал, и голова моя кружилась.
– Да говорите же! Идите сюда. – И она быстро двинулась в другую комнату. – Говорите! Ничего не случилось? Ничего? – И в голосе её дрожали испуг и слезы. – Ах! Боже мой! Я точно с ума схожу. Ведь я с самого утра здесь одна… Я никого не вижу, кроме этой глупой Берты… Да говорите же! Что же вы молчите?!.
В этой большой комнате горела лампа, горели канделябры, и все это отражалось в больших зеркалах в массивных золотых рамах. При этом ярком свете красота её положительно ослепляла. Оживлённое лицо её постоянно менялось, весь бюст волновался. На голове разноцветными огоньками дрожали и искрились бриллианты.
Всё во мне как будто кружилось. Я помню, мне ужасно хотелось заплакать, зарыдать.
– Сара! Сара! – прошептал я, весь дрожа. – Я люблю вас!
И я упал перед ней на колени на мягкий пушистый ковёр.
Она слабо вскрикнула, отшатнулась от меня и схватилась обеими руками за голову.
– Так вы двойник!? Ах я глупая! Идите прочь! Уходите скорей!… Теперь не время… не место… Вас могут застать… Ах, я глупая, глупая!
И она схватила меня за руку и потащила чуть не бегом в первую комнату, повторяя:
– Скорее! Скорее! Ах, Боже мой! Вас могут застать… Вы пропадете, и я пропаду! Ах! Боже мой! Боже мой!
Но
Она вся вздрогнула, мгновенно остановилась и сильно побледнела, так что даже розовый свет фонаря не мог скрыть этой страшной бледности.
– Молчите! – проговорила она чуть слышно. – Это он!
И в следующее мгновение она, не выпуская моей руки, снова повлекла меня уже назад во вторую комнату, вся дрожа, как в лихорадке и постоянно повторяя:
– Gott! Mein Gott!.. Mein Gott!
Я помню, её страх точно сообщился мне, как паника, и я также, весь трепещущий, весь перепуганный, словно преступник, покорно бежал вместе с нею.
Мы быстро пробежали четыре комнаты под ряд, повернули в пятую за какую-то драпировку.
– Ради Бога, сидите здесь! – проговорила она умоляющим голосом. – Не шевелитесь! Не шумите! Ради Бога! Stille! Stille! Stille!…
И она бросилась вон, оставив меня в совершенных потьмах.
В это время в передней снова загремел резкий, нетерпеливый звонок, два удара, один вслед за другим.
Сердце у меня страшно колотилось в груди, в ушах шумело; ноги дрожали. Какие-то странные глупые представления лезли мне в голову. Мне представлялось, что там пришел какой-то степной медведь, Иван Иваныч, что он сейчас войдёт сюда и скажет:
– Ага! Вы здесь сидите?! Это очень здорово! Очень здорово! – А Сара (моя небесная Сара!) будет шептать: «Mein Gott! mein Gott! mein Gott!»
И я не чувствовала, как начинал уже довольно громко шептать: «mein Gott! mein Gott!» и вместе прислушиваться из всех сил, что было там, в тех других комнатах.
– Hab’ich Kein Nebenbuhler!? Kein Nebenbuhler! (Нет ли у меня соперника?) – раздался вблизи резкий, сильный голос. Ха! ха! ха!.. Ты знаешь стихи Пушкина:
«Что ж медлишь?«Уж нет ли соперника здесь!?»Соперник! Das ist ein Nebenbuhler! Ха! ха! ха!
И резкий хохот и звон шпор раздались подле. Кто-то быстро, повелительно распахнул драпировку, за которой я скрывался.
– Sacre nom! Здесь темно, comme dans l’enfer! (Чорт возьми! Здесь темно, как в аду!) Дай свечку! Давай свечку сюда! Я хочу все осмотреть!
Издали я слышал только голос Сары, но слов не мог различить.
– Sacre diable! Давай сюда канделябру! Тащи, тащи! Вытащи свечку из неё! – распоряжался громкий, повелительный голос.
Я видел, или это мне только казалось, что кто-то высокий смотрит за драпировку блестящими, даже в темноте, глазами.
Я стоял ни жив, ни мёртв, но чувствовал, что внутри меня уже поднималась та злоба, которая может вытеснить всякий страх.
Слабый свет начинал тихо приближаться. Очевидно, это, шла Сара со свечой. Я быстро оглянулся.