Темное эхо
Шрифт:
Его трясло от ярости. На меня в жизни никто голоса не повышал. Не секрет, что полиция вербует порой членов „Оранжевого ордена“. [9] Тут все понятно. Сердце Белла принадлежало Ольстеру вне зависимости от конкретного места службы.
— Дерьмо всегда всплывает наверх, — сказала я, вставая со стула. — И вы, сэр, тому доказательство.
Он осклабился, разорвал фотографию и швырнул клочки мне в лицо.
— Уж не знаю, по каким таким мотивам вы хотите очернить щедрого и достойного человека, — заявил он, — но вам, мисс Бойт, следует убраться домой и найти себе более дельное занятие, чем шпионить с неба за ни в чем не повинными людьми.
9
Протестантское
Всю дорогу от полицейской штаб-квартиры до гавани я проделала пешком пытаясь стряхнуть оцепенение. Путь лежал сквозь сумрачные и душные ливерпульские улицы, замощенные осклизлыми булыжниками. Наконец я добралась до портовых кранов и оживленной, грязной от промышленных стоков дельты Мерсея. Над доками высились громадные пароходные трубы, тут и там ухали сирены буксиров, то и дело поверх головы проносились поддоны с неизвестными грузами. В нос била вонь от разогретого солнцем лошадиного навоза, уши закладывал рев грузовиков, терпеливо ожидавших своей очереди. Всю мою жизнь эта сутолока поднимала лше настроение, заполняя душу коктейлем ощущений и ожиданий. Всю мою жизнь я считала, что обладаю привилегированным правом доступа ко всем этим вещам благодаря статусу и профессии отца. Но только не сегодня. Сегодня я нашла себе пустую скамейку возле чугунных швартовных тумб, присела, вынула из портфеля обрывки драгоценной фотографии и попыталась сложить их неловкими пальцами. Неловкими потому, что я была уверена, что Хелен мертва. Она мертва. Этот монстр, эта улыбчивая тварь Сполдинг, чью морду я увидела возле саутпортского кенотафа убил ее. Интересно, какую часть своих пожертвований он внес в фонд вспомоществования семьям ливерпульских полицейских? Впрочем, мистеру Беллу было все равно. Мое фенианское прошлое заранее предопределило исход нашей встречи.
Придавленная унынием и жарой, я смахнула слезу. Наверное, плаксивость вызвана скорее разочарованием, чем жалостью к себе или скорбью за злосчастную участь Хелен. Но результат получился один и тот же. Я сунула обрывки драгоценного снимка обратно в портфель и поднялась. Остаток пути до отцовской верфи я проделала как сомнамбула.
Отца на месте не нашлось. Секретарша сказала, что он уехал на лесопилку, чтобы купить партию твердой древесины. Однако „Темное эхо“ никуда не делась. Яхта по-прежнему стояла на громадном деревянном стапеле сухого дока, но уже с новым рулем и мачтами. Она напоминала исполинскую игрушку из игротеки самого дьявола, как мне думается. Ее латунь сияла под солнцем, а краска и лак не имели ни единого изъяна. Судно было почти готово к выходу. Совсем скоро док заполнят водой и выведут яхту на ласковую волну речной дельты, чтобы проверить, как она сбалансирована и слушается руля. Не сомневаюсь, что результаты окажутся выше всяких похвал. Отец знает свое дело.
По трапу я поднялась на борт. Ни единого человека. Судно выглядело так, словно в любой момент было готово пуститься в плавание. Осталось только навесить паруса, и эту операцию Сполдинг, вне всякого сомнения, возьмет под личный контроль. Яхта невозмутимо и торжественно покоилась в свете жаркого дня, а у меня в душе ярилась буря после разговора с оранжистом и лицемером по имени Белл. Перед глазами же стояло великолепие глянцевого тика и обольстительность обводов шхуны, пахнувшей полиролью и восковой мастикой. Никакой угрозы на палубе не чувствовалось. Звездно-полосатое пестрое полотнище обвивало короткий флагшток на корме. Да, она и впрямь почти готова.
Я спустилась вниз и скользнула в капитанскую каюту. Все предметы обстановки уже успели забрать со склада и вернуть на место, чтобы они теперь верой и правдой служили своему хозяину. На книжных полках я обнаружила первые издания Элиота, Форда Мэдокса Форда, Майкла Арлена и Паунда. Томик Хемингуэя с его романом „И восходит солнце“. Нашлись также „Великий Гэтсби“ Скотта Фицджеральда и „Улисс“, запрещенный роман Джеймса Джойса. Книги Паунда и Элиота оказались потрепанными. Как видно, он питает вкус к поэзии.
В каюте стоял шкаф, заполненный его военными трофеями. Несколько „люгеров“, зазубренных
Поначалу он был слабым, но с каждой минутой отчего-то усиливался. Горьковатый аромат турецкого табака сливался сдухами, которые показались знакомыми. Запахи словно боролись друг с другом на фоне чего-то более низменного и примитивного. Чего-то природного, а не сделанного руками человека. Пот? Хотя нет, здесь читалось нечто более острое. Похоже на мускусный запах крупного, испуганного зверя.
На столе обнаружилась машинка для записи звуков. Возле нее в бархатных гнездах лежали цилиндры, на чьей восковой поверхности дрожащая игла прочерчивает свои дорожки. Я чуть не улыбнулась. Эта машинка была символом гордыни и тщеславия. Конечно, ему бы очень понравилось слушать собственный пронзительный голос с резкими гласными. Перед глазами так и стояла картинка, как Сполдинг внимает непостижимым стансам Паунда. Еще одним свидетельством суетности было зеркало в латунной оправе на стене каюты. Я подошла поближе. Что это? Пыль? Хотя нет, отражение получилось неясным из-за табачного дыма. В следующую секунду оно прояснилось. Позади себя я увидела лицо Хелен Сайкс, застывшее в гримасе животного ужаса. Кожа белая до синевы, глаза выпучены. Я обернулась. Никого. Мигом позже я уже неслась по коридору и пулей выскочила на пристань, поняв наконец, чем пахло в капитанской каюте. Там стоял запах смертельного страха, который несчастная Хелен испытывала в последние минуты жизни.
Я бежала по брусчатке, отчаянно надеясь отыскать такси. Когда удача наконец смилостивилась, я сказала водителю отвезти меня в Саутпорт, а по дороге все пыталась сформулировать план, каким образом справиться с собственным потрясением и паникой. Мне не хватало воздуха, по лицу струился пот, портфель в руках казался вымазанным жиром, я дрожала от холода в душной жаре, пока такси потряхивало на неровной мостовой. Надо мчаться в Лондон, поговорить там с Симусом Девлиным. Надо раздобыть взрывчатку. Да, я куплю у него динамитных шашек, соберу бомбу и взорву Гарри Сполдинга вместе с его проклятой яхтой к чертовой матери. Если закон не хочет мне помогать, я сама стану законом. У меня нет навыков сборки „адских машинок“, зато Девлин в таких делах дока. Я ему заплачу, он сделает мне бомбу. Заплачу любую цену».
« 4 августа 1927 г.
Сегодня на рассвете, проллаявшись всю бессонную ночь в номере гостиницы „Адельфи“, я пришла на верфь с тяжелым саквояжем. Разумеется, о своем визите я никого в известность не ставила. Отец был на месте, но взъерошенный и рассеянный, с грязным криво сидящим воротничком. Он даже не удосужился поухаживать за своими любимыми усами. Увидев меня, отец сильно удивился и не выразил никакого удовольствия. Впрочем, подозрительности я в нем не заметила. Он давно махнул рукой на мои непредсказуемые наклонности, но, даже признав поражение, до сих пор меня любит.
А вот яхта Сполдинга исчезла. Я опоздала на полчаса. Стараясь, чтобы мой голос звучал непринужденно, я спросила, куда он отправился.
— Понятия не имею, — ответил отец, а потом что-то буркнул себе под нос.
— Что-что?
— Я говорю, пусть катится хоть в пекло. Он исчадие ада, и там ему самое место.
Я стояла на пристани, почти не замечая, как смертельная начинка саквояжа оттягивает мне руку. Задумчиво кивая собственным мыслям, я сердцем поняла две вещи. Во-первых, отец был прав. Во-вторых, я потерпела неудачу в самом важном деле моей жизни. Видит Бог, я старалась. Но все пошло крахом».