Темное наследие
Шрифт:
— Как у тебя дела?
— Да, вы знаете, — бормочу я, присоединяясь к ним.
— Я знаю, — бормочет Джоди. И тот факт, что она действительно знает после всего, через что недавно прошла, дает мне связь с ней, которую я никогда раньше не чувствовала. — Я знаю, сейчас это кажется безнадежным, но все наладится. Я обещаю тебе это.
— Спасибо. Я тусуюсь в квартире Алекса с Эмми и Стеллой. У нас есть мексиканская кухня, — говорю я, поднимая сумку. — Ребята, хотите присоединиться?
— Великие умы, да? — Говорит Бри, поднимая соответствующую
— Звучит заманчиво для нас, — с улыбкой говорит Джоди.
Никто больше ничего не говорит, пока двери снова не открываются и Джоди выходит первой, оставляя меня плестись за Бри, но она замедляет шаг, чтобы увеличить расстояние между нами.
— Как Нико? — спрашивает она, в ее глазах искренняя озабоченность, которая согревает что-то внутри меня.
Я знала, что ей не все равно, но, когда они проводят большую часть времени, вцепившись друг другу в глотки, об этом легко забыть.
— Честно говоря, я понятия не имею. Я почти не разговаривала с ним, но ребята обеспокоены.
— Ты… как ты думаешь, он бы увидел меня, если бы я попыталась поговорить с ним?
— Есть только один способ выяснить.
— Ты думаешь, он вернется сюда сегодня вечером? Он переночевал у твоих родителей прошлой ночью, верно?
Я пожимаю плечами. Я понятия не имею, что сейчас происходит в голове моего брата, и, честно говоря, мне бы не хотелось даже пытаться в этом разобраться.
— Я уверена, ребята дадут нам знать.
Она кивает, оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что Джоди отошла достаточно далеко.
— Как ты держишься на самом деле? — спрашивает она.
— Я в беспорядке. — Это вырывается неловким смехом, который просто заставляет меня съежиться.
Она понимающе кивает. — Как бы то ни было, я думаю, он удивит вас всех и однажды появится как ни в чем не бывало. Возможно, с одной-двумя итальянскими головами в качестве приза.
— Мы можем только надеяться, верно? — Печально бормочу я, еще раз желая, чтобы я могла зацепиться за эту надежду.
— Калли, что было… какой результат?
Я вздыхаю, на мгновение отводя от нее глаза.
— Он был положительный, Брай.
Она ахает от моего признания. — О, черт.
— В значительной степени подводит итог. Но послушай, только Алекс и ты имеешь хоть какое-то представление об этом, и я бы действительно хотела, чтобы—
— Твой секрет в безопасности со мной, Калли. И если тебе что-нибудь понадобится, друг, чтобы навестить врачей, с кем-нибудь поговорить. Что угодно. Я рядом, хорошо? — Она тянется к моей руке и нежно сжимает ее. Кажется, что это движение имеет прямое отношение к моим слезным протокам. Прежде чем я понимаю, что происходит, я заливаюсь слезами и снова разваливаюсь на части.
9
ДЕЙМОН
— Ублюдок. — Громкий стон боли вытаскивает меня из темноты, в которую я погрузился.
Даже здесь, с наркотиками, которыми
Каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу только ее.
Одна.
И это чертовски разрушает меня.
Я знаю, что это неправда. Я знаю, что все остальные будут поддерживать ее, но это не останавливает мой страх.
Я понятия не имею, сколько времени — сколько дней — могло пройти с тех пор, как мы были здесь. Но с каждой проходящей секундой и тем коротким промежутком времени, пока наркотики покидают мое тело, мои воспоминания о той ночи начинают проясняться. Всплывают события, которые привели меня сюда, и им помогает парень, стонущий от боли, прикованный цепью в противоположном углу комнаты.
— Черт. Дерьмо.
Мой взгляд перемещается на моего сокамерника. На этот раз мое представление о нем ясно, поскольку тот, кто был здесь, когда я в последний раз терял сознание, оставил нам немного еды и воды — и включил свет.
Было бы легко подумать, что кто-то из них может быть мягок с нами. Но я знаю, что на самом деле это просто способ продлить их время с нами. Они пока не хотят, чтобы мы умирали, и заплесневелый хлеб и чуть теплая вода помогут в этом.
Его глаза встречаются с моими, и я вижу боль, которую чувствую каждым дюймом своего тела, когда смотрю на него в ответ.
Все мои страхи по поводу того, что он неискренен, что ему наплевать на Калли или что он солгал мне в тот день, когда рисковал своей жизнью, чтобы сказать мне, что она в беде, были стерты.
Потому что с того момента, как я узнал, кем был мой сокамерник, я не видел ничего, кроме искренней преданности ей — нам, — что в лучшем случае является полной чушью, но я не совсем в том состоянии, когда хочу погружаться в это слишком глубоко.
Но одно я знаю наверняка: Антонио Санторо — верный, но тупой ублюдок.
Он не должен был оказаться здесь. Он мог уйти от разрушения той ночью, когда это сделали остальные Мариано. Но это тупое дерьмо решило, что ему нужно выполнить обещание, которое он, по-видимому, дал Калли, когда она убегала, и попытался вытащить меня за несколько секунд до того, как на нас обоих обрушилась крыша.
Возможно, он и добился успеха, но мы наткнулись прямиком на его дядю. И этот ублюдок был недоволен, хотя он также не мог скрыть удовлетворения от того, что в его руках оказался Чирилло, который сверкал в его глазах.
Последнее, что я помню, была ослепляющая боль, взорвавшаяся сбоку от моей головы, прежде чем мир вокруг меня погрузился во тьму.
— Ты говоришь так, как будто это причиняет боль, — бормочу я хриплым голосом, боль разрывает горло от недостатка воды.
— Пошел ты, чувак, — ворчит он в ответ, но не сдается. Он продолжает наказывать себя, пока ему наконец не удается сесть прямо на холодный бетонный пол.
Он делает долгий медленный вдох, его глаза плотно закрыты, пока он борется с болью.