Темное пламя. Дети Проклятия
Шрифт:
Феи, однако, никакой мимике не поддаются — парят и сияют, словно изумрудные блики.
Мистер Октопа, про которого все ненадолго забыли, взмахивает раскаленной поварешкой в опасной близости от тоненьких, как и ручки, ножек Норвеля, заставляя того почти жаться к твоим пальцам, мой волк. Осьминог идет красными воинственными треугольными пятнами и что-то крякает ужасно агрессивно: только опусти сейчас церемониймейстера — и получишь отбивную.
Ворона все-таки не выдерживает и приподнимает уголки длинных губ, склоняет голову
— Так какое было у вас ко мне дело?
Норвель, продолжая поджимать ноги и втягиваясь в свой плотно застегнутый сюртук, переводит загнанный взгляд на Бранна. В буро-красных глазках мелькает чистая, незамутненная и пламенная ненависть.
— Такое же, как и вз-з-зегда, третий принз-з-з! Чтобы вы не походз-з-зили на неправильного, гадкого, нечиз-з-зтокровного отвратительного бродягу! Или на дз-з-зевку из-з-з тех оз-з-зтроперых, что приз-з-злуживали вашей ма!..
Челюсти Норвеля снова ударяются друг о дружку, ты выбрал момент удачно, мой волк! Правда, язык этот зудящий ши все равно не прикусывает. Но всегда есть вторая попытка, да, мой волк.
— Ты давай поточнее, комарик, дела такими расплывчатыми не бывают даже у неблагих!
На «комарика» Норвель вскидывается так оскорбленно, так натурально захлебывается воздухом, так зло пытается прошить тебя взглядом, что сразу ясно: настолько сильно ранит лишь истинная правда. Тот, кого ты держишь, не был ши изначально, вероятнее всего, мы имеем дело с выбившимся из неблагих в высшие неблагие. Однако ему достался плохой переводчик, а может быть, так повлияло Искажение, но сущность Норвеля так и осталась истинно комариной, соответственно, не слишком изменилось и тело.
— Такое же, как и вз-з-зегда! — настойчиво и злобно зудит он, продолжая сверлить тебя взглядом, мой волк, хотя обращаясь, конечно, к Бранну.
Позабыв об опасности от мистера Октопы, церемониймейстер получает уже не такой горячей поварешкой по ноге и не менее злобно оглядывается, теряясь, кого же именно ему страстно ненавидеть в этот конкретный момент. Октопа радостно зеленеет темными кружочками, пять щупалец — одно с поварешкой — вытягиваются вверх, а неразборчивое кряхтенье с высоким оскорбительным свистом — несомненно, угрозы. Неблагой повар вряд ли допускает присутствие в своей вотчине этого комара-церемониймейстера.
— Я в-з-з-зегда напоминаю третьему принз-з-зу, что настала пора из-з-зменить портрет в з-з-земейной галерее! — Ненависть обжигающим потоком возвращается к Бранну, старающемуся спрятать длинную улыбку. — Его портрет не менялз-з-зя уже триз-з-зта лет!
Тонкие мерзкие пальчики ещё разок привычно смыкаются, словно пытаясь выловить чье-то нежное, беззащитное ухо прямо из воздуха, но Ворона даже не вздрагивает. Это можно считать твоим новым личным достижением, мой Дей!
— Хотя там вз-з-зего одно полотно! Наш третий принз-з-з! Никогдз-з-за не может уследз-з-зить з-з-за временем, пхф!
Да, мой волк, в этот раз колющий
— Раз это требуется, я, конечно, приду, — феи в глазах Бранна парят на привычном месте, а вот руки спокойно опускаются на колени под неверящим взглядом Норвеля. — Вам лучше подождать за дверью, пока мы с моим монаршим гостем закончим трапезу.
На лице толстяка написано отчаяние, он дергается к принцу всем телом, стараясь быть угрожающим, но Ворона только сощуривается, целиком, мой волк, доверяя тебе и твоим рукам. Да, я полагаю, вполне можно порычать:
— А если нет, то монар-р-рший гость вполне готов подкр-р-репиться свежей комар-р-рятиной!
Мистер Октопа воздевает вверх половину щупалец и недружелюбно тычет в ляжку Норвеля поварешкой, видимо, обещая приготовить даже такое неблагое со всех сторон мясо по вкусному рецепту. Церемониймейстер вскидывает голову высокомерно и оскорбленно, но натыкается затылком на твою ладонь, мой Дей, и сразу ежится, теряя спесь. Цедит сквозь зубы, неповторимо зудя и шепелявя:
— Холос-с-со! З-с-св-фать больф-ф-шэ не буд-т-ту!
Маленькие осьминожки, радостно подкатившиеся к дверям, с готовностью распахивают створки, через которые ты с большим удовольствием отбрасываешь толстяка. И получаешь в награду один свирепый взгляд и двенадцать признательных. А если считать меня, то и все тринадцать, да, мой волк!
— Жаль только, что он действительно будет нас ждать, — Бранн качает головой, встает и протягивает руку. — Спасибо, мой друг.
Ворона выглядит благодарной и не менее благодарно трясет твою ладонь, ушки немного шевелятся, неповрежденные и тоже как будто счастливые. Ох, да, мой Дей, свяжешься с этими неблагими, даже уши счастливыми будут казаться!
Мистер Октопа идет смущенными овалами и обнимает твой сапог сразу двумя щупальцами, признательно крякает, свистит и ворчит! Вибрация довольного салатового осьминога — тоже весьма неблагое ощущение.
Однако же, мы чревоугодничали? Самое время вспомнить о еде, да, мой голодный волк! Ты оглядываешься на отброшенную и угодившую в воду на полу куриную ножку, но там только расплываются очень толстые придонные (припольные?) рыбки! Печальный вздох нескрываем, но все неблагие, начиная сияющим Бранном и заканчивая поварятами-осьминожками, веселятся. Шеф-повар ворчит что-то прямо в твой сапог, а Бранн переводит:
— Мистер Октопа обещает собрать тебе в дорогу самой вкусной и сытной благой еды. Ты поразил его своим поступком в сердце каждого его щупальца! Отныне король Дей желанный гость на этой кухне, — и добавляет уже от себя. — Поздравляю, мой друг.
Глава 17. Тени дворца
Неблагой обед изрядно порадовал моего Дея благими блюдами, а мистер Октопа — объемным мешком припасов, который каким-то волшебным образом умещается в заплечной сумке Бранна.