Тёмное сердце ректора Гордеева
Шрифт:
– Никитина! – рявкнул Гордеев, и я поняла, что снова не ответила на его вопрос. – Что. Ты. Хотела. От меня, – отчеканил, проговаривая каждое слово.
– Батареи… – почти беззвучно ответила, непроизвольно облизываясь.
– Что… батареи? – чуть хрипло спросил он и явно попытался сделать шаг назад.
– Текут… – я сделала шаг вперед. – Текли…
– И? – его взгляд вдруг замкнулся, так же сконцентрировавшись на моем рте, как и мой на его, и от этого темного, бессовестного взгляда меня словно в спину толкнули. Хлестанули вдоль позвоночника, заставляя сделать последний,
С предупреждающим «Куда?!» ректор выставил вперед руки, но как-то уж больно широко выставил, словно не оттолкнуть меня хотел, а наоборот – принять в объятья. Во всяком случае, просочилась я сквозь эти руки без всяких проблем. Просочилась, и словно в горячее, душистое озеро нырнула, от неожиданности вздрагивая всем телом и как-то глупо, по девчачьи ойкая.
А дальше все произошло само по себе, практически без моего участия. Глаза сами закрылись, ноги подняли меня на носочки, голова сама по себе отклонилась в сторону… И губы вжались в его – горячие, податливые и вовсе не «плотно сжатые».
Прикосновение было сродни удару элеткрошокером.
«Горячо…» – пронеслось в голове. Сладко и горячо…
Мир мой куда-то поплыл, мысли беспомощно забарахтались… и стало совершенно все равно, что со мной произойдет дальше – главное, чтобы позволили подольше вот так стоять – замерев, без единого движения, закрыв глаза и прижимаясь ртом ко рту самого страшного человека, которого я когда-либо знала…
Словно опомнившись, ректор издал короткий, рычащий звук, дернулся всем телом и подался вперед, с силой раскрывая мои губы, чуть прикусывая нижнюю и сразу же проходясь по ней меня кончиком языка, будто зализывал укус… Я всхлипнула жалобно, обмякая и запрокидывая еще сильнее голову, чувствуя, как его руки смыкаются за моей спиной, поддерживая меня – что было хорошо, потому что ноги уже стали совсем ватными… Вот одна из рук скользит наверх, закапываясь под моими волосами…
И дергает меня за «хвостик», оттаскивая, вырывая из этого рая, из этого горячего, сладкого блаженства…
С громким чмоком наши губы разлепились, и я уставилась в глаза ректора Гордеева – расширенные, черные… полностью черные, нет… уже не черные…
– О боже… – прошептала, с ужасом отстраняясь и глядя, как глаза мужчины, которого только целовала, меняются, светлеют, желтеют… наливаются неестественно золотистым свечением…
Коротко вскрикнув, я отпрянула, споткнулась и без сомнения упала бы со сцены вниз, если бы он не выбросил вперед руку – нет, не руку – лапу! Когтистую, хищную лапу всю покрытую странным, похожим на татуировки, пятнистым узором с всё тем же золотистым свечением, напоминающим что-то знакомое, что-то, что мой мозг упорно отказывался воспринимать…
– Что… это? – я задохнулась от ужаса, пытаясь вырвать из этой жуткой руки свою, но он держал крепко, постепенно притягивая меня обратно.
– «Это»? – страшные, желто-золотые глаза его сузились, голос стал совсем низким и рокочущим, будто он говорил из подземелья или из глубокого колодца. – Что «это»?
И тут я увидела, что узоры выбиваются уже и из-под его воротничка, заползая на лицо – на одну его половину, словно кошмарная,
– Чего ты испугалась, Никитина? – не отставал он, продолжая держать меня за запястье, впиваясь в мою кожу длинными, звериными когтями.
– В-вас… у в-вас лицо… и г-глаза… – сильно заикаясь и вся трясясь, я упиралась из последних сил пятками в пол, ожидая всего что угодно, и не в состоянии поверить своим глазам.
Этого не может быть… просто не может быть…
Но почему никто другой не отреагировал на весь этот кошмар? Ведь в аудитории же еще остались люди! Та же Элька или Зуева, оставшаяся проследить за поцелуем…
Закричать? Позвать на помощь? А может, у меня галлюцинации?
Я зажмурилась, закатывая зрачки наверх – так меня учили делать, когда хочешь «стереть» то, что впечаталось в хрусталик глаза и не желает уходить…
Ох, лучше бы я этого не делала. Мои взбудораженные, перегруженные мозги только этого и ждали. Все вокруг закачалось, словно я попала в бурное, волнующееся море, перевернулось, грохнуло…
И пропало, погрузив меня в кромешную, непроглядную тьму.
Глава 5
– Никитина… Елена… Дай-ка еще нашатыря… это просто обморок… переволновалась девушка…
– А если сотрясение? Вон как грохнулась…
Голоса – женский и мужской – упорно пробивались сквозь плотную ватную пелену, окутывающую меня, и в конце концов вырвали меня из спасительного кокона.
Слегка кружась и покачиваясь, надо мной нависали два незнакомых лица, и сбоку, на периферии зрения – еще одно, знакомое. Элька… – тяжело и лениво вспомнилось.
А эти кто? Женщина и мужчина были одеты в одинаковые, белые халаты и общими усилиями пихали мне в лицо пузырек с чем-то резко вонючим.
Всё это было обрамлено красивыми, желтоватыми кругами, похожими на… на…
На то, что я увидела, перед тем, как грохнулась в обморок.
Я подскочила, отталкивая пузырек.
– Ты это видела, Эль?! Видела?! Ректор… он… Где он?!
– Чего видела? – Элька сначала шарахнулась, а потом опомнилась и бросилась ко мне. – Ты в порядке?
– Тшш… Ее сейчас лучше не волновать, – заслоняя ее, женщина в халате надавила мне на плечо, заставляя лечь обратно на носилки – о да, меня каким-то образом, не приведя в чувство, успели уложить на носилки.
Находились мы всё там же, в аудитории, почти там же, где я и стояла – на сцене, рядом с кафедрой. Я закрутила головой – куда делся ужасный монстр, в которого вдруг превратился ректор Гордеев?!
А может всё же галлюцинация?
Я должна была знать! Снова попыталась подняться, но носилки встряхнулись, поднимая меня в воздух.
– Эй! Куда вы меня? – засопротивлялась я, пытаясь встать. – Мне надо поговорить… Элька, не отдавай меня им!
Отчего-то меня охватила паника, словно не в машину скорой понесли, а похищали неизвестно куда и неизвестно зачем… От волнения я начала задыхаться, воздух снова сгустился, меня принялись успокаивать все разом, а потом в мое плечо, пониже рукава футболки, вонзилось что-то острое и болезненное…