Тёмное сердце ректора Гордеева
Шрифт:
Я молча переваривала. Долго переваривала – минуты две.
– То есть вы… не рептилоид? – наконец, выдала.
Откинувшись на спинку, он так же молча наблюдал за мной из-под полуприкрытых глаз.
– Нет, Никитина, я не рептилоид. Хотя Аспиды… вот у них есть некоторое сходство с этой идиотской человеческой легендой. Крайне поверхностное, надо сказать.
– И… кто же вы? Что за хрень у вас на коже? И почему глаза становятся желтыми?
Он сузил глаза.
– Попридержи язык, Никитина. То, что ты, судя по твоей
Воздух ощутимо сгустился, ощущение страха вернулось.
– Кстати, я всё же осмотрю тебя, – оттолкнувшись, он пружинисто встал, заставляя меня ахнуть и еще плотнее вжаться в изголовье. – Я чувствую, что твои эмоции искренни, но тебя могли научить скрывать их. А вот клеймо не даст солгать.
– К-клеймо? – я задохнулась, когда он снова попытался раздвинуть мне ноги и сжала их плотнее.
– Метка клана, который присвоил тебя или нанял работать против других. Если ты лжешь мне и тебя подослали, оно должно быть где-нибудь на твоем теле. А раз в обычных местах нет, будем искать в необычных…
Пока я брыкалась, пытаясь защитить нижние регионы, он неожиданно напал сверху, ловким движением расстегнув на моей спине лифчик.
– Ай! – я зажмурилась, понимая, что от высвободившегося напряжения лифчик подскочил чуть ли к подбородку, и ректор смотрит на мою голую грудь.
В наступившей вслед за этим тишине единственным звуком был явственный и довольно громкий глоток. А еще стук крови в моих ушах.
Он смотрит на мою грудь… Ректор смотрит на мою грудь…
Я понимала, что нельзя так тяжело дышать, потому что сиськи вздымаются и покачиваются от моего дыхания, привлекают к себе еще больше внимания… А еще понимала, что надо немедленно перестать думать об этом – о том, лежу на кровати в одних трусиках перед ним, перед самим Гордеевым – потому что от одной только этой мысли в бедрах разливается щемящий, почти нестерпимый жар, и соски твердеют и ноют, желая прикосновения…
– Я должен… проверить… – хриплым голосом сказал ректор, снова сглатывая.
А потом на мою грудь легла тяжелая, чуть шершавая и прохладная ладонь.
– А-аххх… – воздух вырвался из моего рта бесстыдным стоном, тело выгнулось напряженной дугой. Запрокинув голову, я прикусила подушку – первое, что попало мне в рот… первое, что могло заглушить эти позорные звуки… И не отпускала, пока чувствовала на своей груди эту ладонь – первую ладонь, кроме моих собственных, что добралась до столь сокровенного места!
Длинные пальцы слегка сжались вокруг полушария, я резко втянула воздух и опустила голову, глядя на Гордеева с замирающим сердцем.
Он тоже не сводил с меня глаз.
– Здесь чисто, – глухо произнес наконец, но руку почему-то не убрал. Наоборот, продолжил легко-легко сжимать и разжимать мою грудь, словно массировал. Глаза его вновь посветлели, пожелтели… и засветились
Но мне уже было всё равно – шероховатости на его ладони царапали сосок, посылая шок за шоком вниз по моему телу и превращая мозги в бессмысленную, ничего не желающую знать кашу.
– Проверим… в других местах? – рука дернулась влево. – Невидимые метки можно только прочувствовать… наощупь… вот так…
Слегка подрагивающие пальцы плотно обхватили вторую грудь – снизу вверх, словно нарочно пропуская между собой напряженный сосок… Вдоль позвоночника словно жидким огнем прострелило. Мозг мой орал сопротивляться, но поделать со своим телом я совершенно ничего не могла – да и с мозгом тоже. Словно шлюха извивалась под этими руками, вольно гуляющими по моему телу, не слыша ничего, кроме собственных стонов и лихорадочного пульса в ушах.
Внезапно до меня дошло – смутно, исподволь, насильно пробиваясь сквозь пелену страсти.
Он что-то делает со мной! Влияет на мое сознание, нагнав возбуждение, как еще недавно нагонял страх, а потом снял его! Возможно, это гипноз, а возможно я под воздействием того укола, что мне вкололи в больнице!
Потому что я не шлюха! И не должна течь от того, что меня привязали к кровати и лапают под предлогом поиска какой-то там… метки.
Проблема была в том, что я именно текла – чувствовала, что трусики мои уже насквозь мокрые, и только ощутив эту влагу, я поняла, как близко ректор успел подобраться к ним – моим трусикам…
Невероятным усилием воли я потянулась свободной рукой вниз и схватила его за запястье. Наши взгляды скрестились.
– Тебе всё нравится, – всё тем же, волнительно-хриплым голосом констатировал он.
Я не знала, что на это ответить, и рука снова принялась пробиваться вниз, к трусикам, твердо вознамерившись на этот раз снять их полностью.
– Скажите мне, кто вы… – выдавила наконец, сообразив, что только так можно остановить его – напомнив о том, кто он и кто я.
И это сработало.
Глаза его вспыхнули и снова поменяли окраску, темнея и принимая легкий фиолетовый оттенок. Рука замерла, но не убралась, продолжая мягко массировать мой живот чуть повыше лобка.
– Кто я? – он словно ушел в себя на мгновение, отдался каким-то внутренним мыслям или воспоминаниям. – Хм… Тебе в философском смысле или как?
Я чуть закатила глаза.
– В человеческом. Если можно.
Он усмехнулся.
– В человеческом я тот, кто может убить тебя одним только взглядом, Никитина. Мы называем наш род Дарагхи, что в переводе с древнего языка означает «змей» и одновременно «потомок драконов». Да, тех самых драконов, о которых ты, вероятно, наслышана. Среди людей же нас зовут по-другому, хоть легенды о них и не отражают всего, на что способны Василиски… тем более, что… Эй! Никитина! Что с тобой? Не смей падать в обморо… А, что б тебя! Где этот гребаный нашатырь?..