Темное время суток
Шрифт:
Никита понимал, что дело идет к разводу.
Родители Виктории его всегда недолюбливали. Подруги — тоже. Нищеброд, искалеченный войной. С тараканами в голове. Так они его воспринимали.
На кухне — тишина, нарушаемая лишь утробным ворчанием холодильника. Россыпь вечерних огней за окном.
Готовить Вика не любила. Поэтому Никита не рассчитывал найти что-то съестное в окрестностях плиты. Сразу полез в холодильник. Подсветка выхватила из ледяной утробы привычный натюрморт. Йогурты, яйца в пластиковой коробке, овощные салатики, кусок недорогой колбасы.
Захлопнув дверцу холодильника, Никита шагнул к плите. Налил в чайник бутилированной воды, чиркнул электроподжигом. Над головой грузно топали соседи. Они всегда грузно топают, это закон природы.
Руки тянулись к конверту.
Рамон пересилил себя. Нужно принять душ, перекусить, а уж потом заниматься странными конвертами. В мышцах скопилась многодневная усталость. Щеки покрыла щетина, но с этим можно повременить.
Приняв душ, Рамон пулей вылетел в коридор.
Отчаянно свистел чайник.
Заварить кофе, отрезать хлеб, соорудить бутерброд. На душе потеплело — приятно быть чистым.
Конверт.
Рамон вытащил нож из деревянной подставки. Вскрыл злополучный прямоугольник. Наверняка здесь очередная реклама. Приходите на семинар, покупайте франшизу и стройте успешный бизнес. Продавайте своим друзьям и соседям вечное мыло и зубную пасту, которой можно пользоваться десять лет. Ну, или присадки какие-нибудь к моторным маслам.
Внутри оказались деньги.
Не просто деньги. Новенькие евро. Две фиолетовых пятисотки со звездочками и урбанистическими сооружениями. Подлинность купюр почему-то не вызывала сомнений.
Тысяча евро.
Так не бывает.
Вместе с купюрами из конверта выпал листок. Рамон нагнулся и поднял инструкцию с пола. Текст набран на компьютере. Никаких подписей, адресов, реквизитов.
Это аванс. Если заинтересован в дальнейшем сотрудничестве — жди звонка. За тобой приедет человек. Поговори с ним. Делай все, что скажет.
Звонок.
И когда его ждать?
Рамон посмотрел на часы: четверть двенадцатого. Почему-то не хочется распаковывать рюкзак. Не хочется выяснять, где шляется жена. Не хочется, но надо.
Набрать номер.
— Ты где?
— У Кати. День рождения у нее, если помнишь.
— Хорошо.
— Поздравить от тебя?
— Угу.
— Приду поздно, ложись спать.
— Давай.
Сброс.
И тут же — звонок.
Неизвестный номер. Более того — неопределенный. Обычно Рамон не отвечает на такие звонки.
— Слушаю.
— Готов? — мужской голос. Понять сложно, но в голосе слышатся знакомые нотки.
— Допустим.
— Бери свой «аграм». Одевайся — и на выход.
Гудки.
Никита отложил мобильник. Вербовщик привык командовать, и это ему не нравилось. На войне приходилось выполнять всякие приказы. Все они были отданы таким же тоном. Сухим, не терпящим возражений. Что ж, если поднял трубку, ты готов ко всему.
Готов
За кэш.
Рамон наспех вытер полотенцем волосы. Поставил в мойку пустую чашку. За полминуты оделся, забросил рюкзак на правое плечо и покинул квартиру. Лифта дожидаться не стал. Шестой этаж — ерунда какая. Спустился на своих двоих.
Апрельский холод.
Дверь подъезда захлопнулась, и Рамон оказался один перед ликом миллионного города. Нортбург надвинулся черными громадами многоэтажек, распахнутыми в звездные дали глазами-окнами, механистическими крючьями фонарей. На парковочной площадке тускло поблескивали корпуса машин.
Тьма породила фигуру.
Фигура приблизилась к Рамону.
Вербовщик.
— Иди за мной.
Рамон последовал за нанимателем.
Бронированное стекло, заговоренное лучшими колдунами профсоюза, отделяло столовую от сумрачного осеннего мира. Гремела посуда, слышались приглушенные голоса. Пахло общепитом. А с другой стороны простирался город. Унылая путаница пакгаузов, панельных домов спальных районов, насупившихся «хрущевок» и приземистых складов. Ветер срывал последнюю листву с каштанов и тополей. Ветки бросали длинные разлапистые тени на стены домов. Фонари и неоновые вывески сражались с царством тьмы. По периметру бетонной стены скользили лучи прожекторов.
Они сидели вдвоем.
Рамон прикончил рассольник, расправился с биточками и картофельным пюре. Удивительно, но местная кухня до боли напоминала детство. Все эти летние лагеря, бюджетные столовые, санаторные обеды. Хлебушек на пластиковой тарелочке. Подстаканники. Долька лимона в чае.
Ночь означала лишь одно — Полина превратилась в зверя. И сейчас этот зверь мечется по тесной комнатушке, ломится в бронированные двери, оглашает подвалы рыком.
— Основателю нужен ученик, — глубокомысленно изрек ведун. — Так было всегда.
Рамон кивнул:
— Он придет за нами.
— Не за вами, — поправил собеседник. — За ней.
Часы в столовой отсутствовали. Вместо них на одной из стен висел таймер обратного отсчета. Рамон уже видел такие штуковины во владениях профсоюза. Таймер отсчитывает время, оставшееся до астрономического рассвета.
2.56.
— Хорошо, — Рамон допил остатки чая. — За Полиной придут. Это будет Лайет?
— Да.
— В своем облике?
— Не факт.
— И что он сделает?
Ведун поднял палец.
— Вот. Начинаешь задавать правильные вопросы. Убьет тебя, заберет своего ученика. Так они всегда поступают. Никаких эмоциональных привязанностей. Новый диаблеро должен целиком сосредоточиться на обучении.
— Но Полина — оборотень, — возразил Рамон. — Не колдун, не основатель. Каждую ночь она будет превращаться. Как с этим быть?
Ведун промолчал.
Их вгляды пересеклись.
— Есть путь, — догадался Рамон. — Чтобы превратиться в диаблеро, Полина должна стать человеком. Значит, такое возможно.