Темные дороги
Шрифт:
– Не называй меня ребенком, – попросила сестра.
Я осторожно дотронулся до нижней губы. Рожу я умыл в ручье Келли, но своего отражения не видел. Губу небось разнесло. Болит, зараза, ужасно.
– Думаю, когда вырастешь, тебе неплохо бы поступить в колледж и найти приличную работу, – выдал вдруг я ни с того ни с сего.
– Колледж? – рассмеялась она. – Мне в «Сладкую лунку» не выбраться.
– В смысле, не хочу, чтобы ты работала в «Шопрайте». А так можешь заниматься, чем понравится.
Она хмуро посмотрела на меня:
– Нет,
– Это почему же?
– Чтобы поступить в колледж, надо быть умным.
– Не обязательно.
– Надо быть богатым.
– Не обязательно.
– Надо что-то из себя представлять, – настаивала Мисти. – А я – никто.
– Это неправда, – возразил я.
– Наверное, – согласилась она, к моему облегчению. – Знаешь, кто я такая?
– И кто же?
– Хороший стрелок.
В глазах у Мисти был вызов.
– Уже кое-что, – заметил я.
– Только это никого не интересует. За исключением папы.
Я не знал, что сказать. Мисти никогда не говорила об отце, хотя все мы понимали, что живой он значил для нее куда больше, чем для любого из нас.
– Типа как ты никого не интересуешь, за исключением Эмбер.
– А?
На ее губах мелькнуло какое-то подобие улыбки и пропало. Потом Мисти повернулась ко мне спиной и зашагала прочь. Она все сказала. Теперь заговаривать с ней бесполезно. Все равно что молить двери древнего собора открыться.
Вот она уселась на диван, потеребила кошачий ошейник, оглядела двор, усеянный желтыми цветочками, распустившимися за одну ночь, потом взгляд ее скользнул по бурой дороге, зеленому пятну вырубки, серо-голубым холмам на фоне розового неба… Но я знал, что перед глазами у нее ружье и несостоявшийся выстрел.
Я направился в свой подвал. Спать, спать… Поставил ружье в угол на положенное место, подошел к кровати, разделся и лег. Не хотелось ни во что кутаться, но в комнате было градусов на десять холоднее, чем на дворе. Пришлось снять со спинки стула папашину куртку.
На столе лежало письмо Скипа. Надо наконец-то ответить ему. Привет, Скип. Что новенького? Я трахнул миссис Мерсер.
Прочтет – охренеет. Не поверит, правда. И я не могу его за это осуждать. Но я ее поимел. Таки да. Со всей силы. Будь она доской, треснула бы посередке.
Стоило об этом подумать, как у меня тут же встал. Причем стояк был нехороший. Не такой, как от просмотра каталогов женского белья. Упорный какой-то. Выводящий из себя, словно чесоточный зуд.
Я никогда не мог удержаться, чтобы не почесаться. Укусы комаров расчесывал до крови. Порой мама при виде кровищи грешила на папу, и я ее не разубеждал. Не ради сочувствия и не затем, чтобы подложить свинью папаше. А вот узнают родители, что вру, и отбросят распри. Злость на меня их объединит.
Гонять шкурку, пока кровь не пойдет! Только я заранее знал: легче мне не станет. На руку больше нечего надеяться. Одной фантазии мне теперь мало. На мой член тоже излился свет.
Персик. Переспелый персик, нежный и сочный. Вот
Я рухнул на кровать, уставился на лампочку. Перед глазами у меня так и стояла фигура Келли, постепенно растворяющаяся во мраке, ее задница под длинной белой футболкой…
Не знаю, понравилось ли ей. Отдельные частички ее тела, которых касались мои губы и руки, не дали мне воспринять целого. Да если бы я и следил за ее реакцией, откуда мне знать, на что обращать внимание прежде всего?
Я как-то подслушал, как мой двоюродный брат Майк распинается перед приятелем насчет своей последней по времени подружки. Дескать, им с этим делом надо быть поосторожнее, оказалось, она кричит, хорошо еще, дома никого не было. По тому, как они лыбились, я понял: если подружку проняло до крика, это самое то. Ты крутой сексуальный террорист.
Если бы любовница начала подо мной кричать, я бы весь изнервничался. Не нужна мне крикунья. И такая, что несет похабщину, тоже не нужна. Пусть лучше смотрит на меня.
По крайней мере, я всегда так считал. А когда на самом деле оказался с женщиной, не мог на нее смотреть. Глядеть в глаза, называть по имени – это чересчур по-человечески. Когда весь отдался животному инстинкту.
Не знаю, что я учинил бы, окажись я в ее глазах не на высоте. Не удивился бы, это точно. Высоты мне как-то не даются. Но оттого, что сознаешь свою неспособность, не легче. Толстяки не в восторге от своих запасов жира. А бедняки не восхищаются своими лачугами.
И все-таки я не удержался, дал волю рукам.
Когда проснулся, телевизор орал на полную катушку, приемник Эмбер старался его перекричать. Хотелось есть. Я прошел на кухню. На плите лежали два последних кусочка пиццы. Я их живо проглотил и запил «Маунтин Дью». Газировки оставалась последняя банка.
Из дома я выскользнул через заднюю дверь. День оказался таким же погожим, как и утро. Не слишком жарко и совсем не холодно. Голубое небо и пухлые белые облака. Как на календаре там, в банке.
Я обошел дом, осмотрел его. Все-таки он был не так уж плох, не чета типовым дешевкам под виниловым сайдингом. Базовая постройка очень даже ничего: серая, с красными ставнями и крыльцом, которое папаша построил для мамы в честь первой годовщины свадьбы, деревянные перила белые, крыша крыта красной черепицей.
Мама была беременна Мисти, когда родители решили пристроить дополнительную спальню. Мама мне так и так ее обещала: мы с Эмбер уже выросли, и негоже было брату и сестре проживать в одной комнате. С другой стороны, для переселения в подвал я был слишком маленький.
Папаша, дядя Майк и дядя Джим решили, что все строительные работы проведут сами. Как строить и какими инструментами, троица знала. С самоотдачей дело обстояло хуже. Они были точно дети. Чокались пивными банками и обливали друг друга. Соревновались, кто громче рыгнет. Бросали работу на полпути, чтобы отправиться на рыбалку.