Темные Фейри
Шрифт:
Я положила руку на его щеку и подняла на него глаза, желая, чтобы он увидел во мне нечто большее, чем та картина, которую он нарисовал в своем воображении.
— Но это не то, чего я хочу, — твердо сказала я. — Мне не нужно, чтобы кто-то заботился обо мне, защищал меня или владел мной. Я вполне способна сделать это сама. И мне все равно нечего терять.
Я жестко улыбнулась ему и зашла внутрь, чтобы позавтракать, оставив его присоединиться к своему клану в дальнем конце комнаты. С того места, где стояла я, все же я была свободнее, чем он. Принадлежность к одной из банд казалась мне чем-то вроде кандалов, приковывающих
Пройдя вдоль стойки, я взяла бублик и кружку кофе, а затем села в конце зала. Я сосредоточилась на еде и подняла глаза только тогда, когда услышала, что кто-то зовет меня по имени.
— Вот ты где! — с энтузиазмом сказал Леон, проходя через всю комнату ко мне.
За ним следовала Минди, держа в руках большую черную коробку перевязанную белой лентой.
Леон с ухмылкой опустился напротив меня и я бросила взгляд на его длинные, беспорядочные волосы. Не похоже, что он пытался привести их в порядок этим утром и я была просто удивлена, что он встал с постели до начала занятий. Минди поставила передо мной коробку и оценивающе посмотрела на меня, прежде чем он отмахнулся от нее щелчком пальцев, словно она была пятнышком грязи на его перчатке и она поспешила прочь.
Я нахмурилась, глядя ей вслед, прежде чем снова уделить ему внимание.
— Ты не можешь просто выключить это дерьмо? — спросила я, прежде чем он успел сказать то, что, черт возьми, он собирался сказать. Он буквально подпрыгивал на своем месте и я могла сказать, что он хочет, чтобы я спросила о коробке, поэтому я решила притвориться, что ее здесь нет.
— Что за дерьмо? — спросил Леон, нахмурившись, явно обескураженный тем, что я не спросила о коробке.
— Харизма Льва или как там ее. Странно наблюдать, как куча девушек падают ради тебя на колени, словно орава заводных барби. Конечно, ты можешь просто освободить их от этого, если захочешь?
— Ты ревнуешь, маленький монстр? — с надеждой спросил он.
— В твоих мечтах.
— Тогда ты хочешь быть эксклюзивной? — поддразнил он.
— Никогда, — легко ответила я. Это дерьмо никогда не приносило пользы моей маме. Я могла бы полностью отдаться одному мужчине, только если бы он оказался моей Элизианской Парой. Габриэль, похоже, считал себя таковым. Но я не поверю в эту чушь, пока не буду стоять под звездами, глядя ему в глаза и отвечая на вопрос судьбы. И даже тогда я бы попросила показать мне контракт, прежде чем поставить свою подпись на пунктирной линии. Я была уверена, что даже судьба может быть открыта для переговоров.
Леон провел рукой по светлой щетине на челюсти и посмотрел на меня, словно пытаясь уловить ложь, но ее не было и ему пришлось оставить эту тему.
— Итак… — Леон наклонился вперед и побарабанил пальцами по коробке, на его лице появилась возбужденная улыбка.
— Разве ты не собираешься завтракать? — спросила я небрежно.
— Я… ты не собираешься спросить о…
— Есть много исследований о пагубных последствиях пропуска завтрака, — я откусила еще кусочек от своего лакомства, чтобы скрыть улыбку.
— Минди принесет мне что-нибудь после того, как ты…
— А такому растущему мальчику как ты, действительно
— Если ты хочешь перенести это в более подходящее место, я уверен, что ты вполне можешь наблюдать, как быстро растет часть меня, — пошутил он и я рассмеялась, так как он застал меня врасплох. Я не знала, как Леону удается так легко вызвать во мне радость. Когда его не было рядом, я не чувствовала, что во мне вообще осталось что-то подобное. Как будто я не была способна чувствовать ничего, кроме горя, боли и потери. Но время от времени Леон прорывался сквозь все это, даже не пытаясь. Он заставлял меня чувствовать радость, легкость и смех и я просто хотела выпить все это и никогда не отпускать.
— Возможно, ты сможешь соблазнить меня на это, — призналась я и его улыбка из дразнящей превратилась в самодовольную. — Но не наглей.
— Я? Как бы не так. Если ты не спросишь меня об этой коробке, я сойду с ума, — Леон пододвинул коробку на несколько дюймов ближе ко мне.
— О какой коробке? — я невинно улыбнулась, хлопая ресницами, как будто не имела ни малейшего представления, о чем он говорит, хотя эта штука занимала половину стола.
— Элис, — прорычал Леон и меня охватило желание заставить его умолять еще больше, когда его голос стал грубым и требовательным.
— О, эта коробка! — воскликнула я, делая вид, что удивлена этим.
— Открой. Ее. — потребовал он.
— Зачем? — спросила я, отодвигая свою пустую тарелку в сторону, скользя взглядом по коробке и возвращаясь к нему.
— Потому что это для тебя.
— Но сегодня не мой день рождения, — возразила я.
Леон снова зарычал и дрожь пробежала по моему позвоночнику. Мне очень нравилось, когда он издавал этот звук.
— Что я должен сделать, чтобы ты перестала издеваться надо мной и открыла ее? — спросил он, его взгляд буравил меня, словно он не знал, что, черт возьми, со мной делать. Я полагала, что для мужчины, привыкшего щелкать пальцами и заставлять женщин падать на четвереньки, чтобы сделать для него любую мелочь, это было чертовски раздражающим. Я задалась вопросом, когда в последний раз ему приходилось бороться за то, чтобы добиться своего.
Я наклонилась над коробкой и заговорщически понизила голос. — Порычи для меня еще раз, Лео, — промурлыкала я.
Он мгновенно подчинился, его глаза сверкнули с намеком на опасность, когда я дразнила его этим прозвищем. На мгновение мне стало интересно, что происходит, когда спящий зверь внутри него просыпается. Мне вдруг очень захотелось увидеть его в форме Льва и я подумала, смогу ли я убедить его хоть раз измениться ради меня.
Моя улыбка расширилась, когда звук его рыка прорвался сквозь мою сердцевину и я потянулась, чтобы сорвать ленточку с коробки.
Леон жадно наблюдал за мной, пока я не спеша открывала его очередной подарок. Любопытство жгло меня, но я боролась с желанием ускориться, наслаждаясь разочарованием в его взгляде, когда я делала вид, что мне все равно, что в этой коробке.
Когда я, наконец сняла крышку, я посмотрела вниз и обнаружила там черное платье, завернутое в папиросную бумагу с ароматом розы. Оно выглядело дорого. Таким дорогим, что означало, что такие, как я, никогда не должны запускать в него свои грязные лапы.