Темные кадры
Шрифт:
Проносясь мимо, замечаю широко распахнутые глаза Шарля, устремленные на меня.
А потом – на машину, которая нас преследует.
Я больше ни о чем не думаю, я – комок рефлексов, то удачных, то нет, то смертельных, то нет, резко выворачиваю руль влево, попадаю на какую-то улицу, поворачиваю налево-направо, перестаю понимать, в каком направлении еду, когда возникает препятствие, я сворачиваю, одна улица, другая, третья, задеваю машины то здесь, то там, уворачиваюсь от прохожих, велосипедистов, левым крылом скольжу по отъезжающему от остановки автобусу, Фонтана все время сзади,
И по обе стороны припаркованные машины.
Невероятно длинная и прямая, как буква «I».
Односторонняя. Единственная дорога.
И конец едва виднеется.
Я увеличиваю скорость до предела, в зеркале заднего вида замечаю машину Фонтана. Мои руки, которые он мне искалечил, рулят недостаточно хорошо, недостаточно быстро. Фонтана хватает мигалку и убирает ее, полицейская сирена замолкает, в пятидесяти метрах позади нас внедорожник идет на постоянной скорости, потому что пути для бегства больше нет.
Мне не удается держаться прямой линии, меня все время заносит, я задеваю машины то со своей стороны, то со стороны Николь.
В конце, через несколько сот метров, красный свет, там, где улица выходит на широкий бульвар, где катится плотная волна автомобилей… Другими словами, стена. В отчаянии от безвыходности ситуации я еще сильнее давлю на газ.
Но все кончено.
Даже Николь понимает это.
Этот бульвар, к которому мы мчимся, – он как скоростная трасса. Остановиться там с Фонтана на запятках – все равно что выйти из машины на трассе «Формулы-1». А пересечь напрямик – все равно что выехать на рельсы под скоростной поезд…
Николь выпрямляется в кресле, лицом к препятствию, которое там, впереди, неотвратимо преграждает нам дорогу.
Заднее стекло разлетается. Фонтана стреляет в нас. Так он выиграет время, когда придется переходить к абордажу. Такое чувство, что салон распадается на части, внутрь врывается ветер вместе с осколками стекла. Николь скорчивается.
Вот она – картина конца.
Вот как закончится эта история.
Здесь. Через несколько мгновений.
На этой невероятно прямой улице, по которой мы летим со скоростью сто двадцать километров в час, преследуемые черным металлическим чудовищем со всеми горящими фарами.
Эта картина преследует меня до сих пор. Много месяцев спустя.
И никогда не сотрется.
Еще годы и годы я буду видеть ее, снова и снова, наяву и во сне, и задаваться вопросом о ее мистическом и трагическом смысле.
Николь подняла голову, загипнотизированная нашим стремительным приближением к стене из машин, которая перекрывает нам дорогу.
И как завороженные мы смотрим на внезапное появление прямо перед нами красной машины с огромными блестящими бамперами, в клубах светлого дыма, который стелется за ней, как султан. Она только что въехала со стороны бульваров и мчится в запрещенном направлении нам навстречу. Разделенные тремя сотнями метров, наши машины на полной скорости устремляются друг к другу.
Я начинаю слегка тормозить, не зная, что теперь делать.
Потому
А Шарль прибавляет скорость. Когда до его машины остается всего метров двести, я начинаю различать его лицо в завитках хрома передних бамперов.
И вот последнее послание.
Шарль включает указатель поворота.
Левый.
Как если бы он мог куда-то свернуть. Я понимаю, что смысл послания не в том, чтобы указать направление, куда двинется сам Шарль. Он показывает, куда должен направиться я. Послание гласит: поверни направо.
Я прибавляю скорость и жадно вглядываюсь в бесконечную вереницу припаркованных автомобилей справа. Машина Шарля уже в ста метрах. Его образ увеличивается, заполняя весь экран. Мы мчимся друг к другу все быстрее, словно нас втягивает глаз циклона.
И внезапно – съезд.
Там тупик.
Я мгновенно замечаю его. Поворот открывается справа от нас, несколькими десятками метров дальше. Я ору Николь. Она вцепляется в ремень безопасности и вытягивает ноги как можно дальше, чтобы опереться о приборный щиток. Я резко торможу, с ходу выворачивая руль, машину заносит, она ударяется задом о какое-то препятствие, которого я не вижу, подскакивает, но сворачивает в тупик, на полном ходу въезжает в грузовичок, подушки безопасности прижимают нас к сиденьям. Машина останавливается.
Теперь, когда мы освободили дорогу, на улице, прямой, как буква «I», остались лицом к лицу только машины Шарля и Фонтана.
Они летят друг к другу, как два метеора.
Когда он обнаружит перед собой алую машину Шарля, Фонтана постарается затормозить. И конечно, будет слишком поздно.
Обе машины врежутся друг в друга с общей скоростью сто восемьдесят километров в час.
Последний жест Шарля – я по-прежнему вижу его как в замедленной съемке.
В тот момент, когда его машина проносится мимо нас, я различаю его очень ясно. Он сидит за рулем низко-низко и поворачивает голову в мою сторону. И улыбается мне.
Прекрасная улыбка Шарля. Братская и великодушная. Такая же, как всегда. «За меня будь спок».
Он смотрит мне в глаза. Проезжая, поднимает руку в моем направлении.
Его индейский жест.
Мгновение спустя – чудовищный грохот.
Две машины на полном ходу сошлись в лобовом столкновении. И упали одна на другую, сплетенные, спрессованные, искореженные.
Тела, если буквально не раздробились во время столкновения, были изрешечены множеством металлических обломков.
Огонь полыхнул разом.
Все кончено.
54
Я ужинаю у Матильды. Звоню, стоя на лестничной площадке с цветами в руках, в своем прекрасном костюме из шелка-сырца в тонкую полоску. И с огромными часами ныряльщика на светящемся зеленом браслете на руке, с которыми никогда не расстаюсь, чего, естественно, никто не понимает. Дверь всегда открывает Грегори, а Матильда всегда радостно кричит издалека, с кухни: «Папа, ты уже пришел?» Мой зять неукоснительно жмет мне руку так крепко, что я всегда чувствую в этом вызов, приглашение к мужской борьбе. Я никогда не борюсь. Прошли те времена.