Тёмные плясуньи
Шрифт:
Прошло ещё несколько лет - и Католдус получил новый стимул вернуться к своей уснувшей было мечте… На одном из балов он увидел Сиг-Дха, который разговаривал с парой - магом из низшего эшелона и его женщиной, маленькой и хрупкой на вид. Воспользовавшись знакомством с Коршуном, Католдус подошёл к паре. Женщина на него взглянула - и что-то боязливое промелькнуло в её глазах. Она затем улыбнулась, но Католдус ощутил, как страшно больно забилось сердце. Сначала он не понял. И лишь дома, с недоумением перебирая детали пустой беседы, сообразил: эта женщина - дама Этейн - должна была стать его женой, а по недоразумению попала в жёны какому-то магу из тех, кого не замечают. Он начал
И начались раздумья и прикидки, что он может сделать, чтобы выполнить увеличившуюся втрое цель всей своей жизни. Не забывая о своих дворцовых обязанностях, Католдус начал вдумчиво изучать книги об особенностях крови и впервые на своей памяти попробовал сделать что-то неожиданное, совершенно новое, используя известные ему заклинания и превращая их в нечто оригинальное. На ритуальную формулу ушло порядочно золота, которое он вплёл в заклинание, но дело того стоило.
В первую очередь с лёгкой руки Католдуса к Маровым болотам отправился муж дамы Этейн - он был в первом отряде королевских магов, которых послали узнать, что собой представляет эта странная природная аномалия. Болото сожрало весь отряд. Потом был ещё один. И, в конце концов, с Маровых болот вернулся лишь один маг, разгадавший лишь, как удержать аномалию, но - увы!
– не уничтожить её. Вернулся Коршун.
Но и этого было Католдусу достаточно на первый раз. Дама Этейн овдовела. А Коршун, который мог её защитить, лежал, добровольно закованный в путы заклинаний, связывающих его с Маровыми болотами.
Католдус начал захаживать в дом дамы Этейн. После первых посещений он понял, что мальчишка Бриндан неправильно воспринял его ухаживания за матерью. И не мешал Католдусу добиваться своего, ведь дама Этейн оказалась из тех женщин, которые пытаются сами справиться с возникшей ситуацией.
А теперь… Католдус, бредущий вдоль стены, остановился отдышаться. До нужной комнаты - ещё десятка два шагов, а он задыхается так, будто взобрался на половину горы.
Где они нашли бастарда?! И кто занимался его поисками, если Коршун не выходил из проклятой комнаты?! Не Бриндан же - этот плохо соображающий мальчишка!
Но что ещё больше возмущало, хотя Католдус пытался успокоиться, прекрасно понимая, что тратит силы на гнев, так появление этой соплюшки - девчонки-танцовщицы! Он подозревал, что именно из-за неё, глазастой, Бриндан услал свою мать подальше от города - и от него, от Католдуса! Месть мальчишке была сладкой, но продлилась недолго.
Он оттолкнулся от стены и, скривившись от ненависти, продолжил свой путь.
Сейчас он клял себя за непредусмотрительность, которой всегда кичился. Что - трудно было проверить слова отца? Хотя бы перед тем, как начать ритуал вызова Маровых болот? Убедиться, что ничто и никто не посмеет дерзнуть встать на пути к сокровенной мечте? Трудно было найти и уничтожить бастарда? И кто? Кто использовал кровь его бастарда (он не мог называть его сыном!), чтобы прервать восхождение к вершинам? Он не верил, что Коршун сам мог додуматься до такого… Сиг-Дха из тех, кто положил свою жизнь на благо королевства. Сразу, без раздумий, как только понял, что лишь его кровь остановит болота. Он бы лежал и умирал, не думая о том, что можно найти спасение. Кто?! Кто поднял голову против несостоявшегося
А в следующий миг Католдус поднял голову, оскалившись не хуже Коршуна.
Если использовали кровь бастарда, не значит ли, что он уже мёртв? Ритуальное сплетение логично потребует жертвы, а значит…
Католдус мелко дышал, покрываясь холодным потом. Ещё пять-шесть шагов. Они убили и его сына?! Он снова привалился к стене - отдышаться. Презренные недоумки… Когда он перешагнул порог комнаты Сиг-Дха, с которой началось истребление семьи Бриндана после смерти его отца, он уже изменил ход своих мыслей. Его сына использовали! Сына! Оставили его, Католдуса, в полном одиночестве, отняв законную добычу - дому Этейн, а теперь ещё и умертвив ради спасения его сына?!
Мысли путались, а голова болела так, что маг чуть не упал на магический узор в комнате Коршуна. Не упал, но съехал, опираясь спиной на стену, к полу, на корточки. И понял, что встать не сумеет. Силы уходили слишком быстро. И не в последнюю очередь потому, что он продолжал злиться. С горечью глядя на ритуальный узор, который с приближением к нему, словно шевелился, пытаясь сожрать пришедшего, Католдус медленно осознавал, что жить ему остаётся недолго. Минуты? Секунды?
Одновременно мысли словно очищались, и он внезапно понял, что в его жизни был единственный свет - как это говаривала старая служанка, слова которой он вдруг вспомнил. Она тогда говорила о свете в жизни его отца - о Католдусе. А он сейчас сделал открытие, что цель его, ради которой он погубил громадное количество народу, была глупой - перед жизнью бастарда, которая прошла мимо него… Католдус сидел, уже свалившись на колени, чуть косо, и безнадёжно смотрел на узор, понимая, что не успеет преобразовать его.
– Католдус!
– резко крикнули над головой.
Он не пошевельнулся, чтобы повернуть голову. Сил почти не осталось.
– Подтащите его к рисунку!
– скомандовали над ним, подсказывая, что в коридоре, возле комнаты Коршуна, не один человек, а несколько.
Кто-то тяжело приблизился к нему и склонился. Сильные руки поставили Католдуса на ноги. Заставили сделать шаг, другой.
– Зачем?
– равнодушно и тихо от слабости спросил он.
– Сына пожалей!
– бросили голосом Коршуна, и Католдус встрепенулся.
– Он жив? Мой сын… ещё жив?
Его бережно опустили на пол рядом с магическим рисунком. Положили рядом уголь и нож. Опираясь на одну руку, лёжа на боку, Католдус другой, свободной рукой принялся поспешно вычерчивать новые линии, вписывая их в промежутки между старыми. Закончив с ними, он порезал руку и вписал рядом с угольными линиями линии своей крови. Закончив с последними прочерками, он, не сумев поднять голову, лишь почти беззвучным шёпотом спросил самого себя:
– Всё?
– Всё, - откликнулись над головой.
Он смог открыть глаза лишь, чтобы увидеть чьи-то босые ноги. Коршун.
– Мне разрешат… увидеть сына?
– Не я решаю, - тихо ответили над ним.
… Побелевшее лицо Лиама едва не заставило старуху Трису всхлипнуть.
Но шагнул один из стариков, положил на её плечо ладонь.
– Выдержит, - твёрдо сказал он.
– Верь.
Старая некромантка хотела бы верить. Но время быстрым речным течением летело мимо неё, и Триса слышала его волнообразное движение, ужасающее своей скоростью и неудержимостью… Лиам словно спал, положив голову на её колени, и она продолжала гладить его темноволосую голову, будто это монотонное движение помогло бы ему продержаться время, нужное для того, чтобы его дурной отец остановил страшную работу Маровых болот. В идеале - чтобы уничтожил болота.