Темные тайны
Шрифт:
— Почему вы сказали, что он умер? Знай Рогер правду, он смог бы его разыскать.
— Я об этом думала. Но мне показалось — лучше сказать, что он умер, чем что он не хотел Рогера. Ну, ради чувства собственного достоинства.
— Но этого вы знать не можете! Вы не знаете, чего он хотел. Вы ведь не дали ему шанса!
Ванья покосилась на Себастиана. До чего же он распалился. Его голос стал громче и сильнее. Он сдвинулся на край дивана и, казалось, готов в любую секунду вскочить.
— А что, если он бы захотел Рогера,
Лену энергичный выпад Себастиана явно не тронул. Она загасила сигарету, выпустив из легких последний дым.
— Он был уже женат. Воспитывал других детей. Собственных детей.
— Как его звали?
— Отца Рогера?
— Да.
— Джерри.
— А если бы Джерри отыскал Рогера, когда тот стал старше? Как, вы думаете, Рогер бы отреагировал?
Ванья наклонилась вперед. Чем Себастиан занимается? Это ведь абсолютно ни к чему не ведет.
— Как бы он смог его отыскать? Он ведь даже не знал о существовании сына.
— Ну а вдруг?
Ванья мягко накрыла руку Себастиана своей, чтобы привлечь его внимание:
— Эти гипотетические рассуждения ведь не совсем относятся к делу?
Себастиан остановился. Почувствовал, что Ванья бросает на него сбоку удивленные взгляды.
— Верно. Я… — Впервые за очень долгое время Себастиан не знал, что сказать, поэтому он просто повторил: — Верно.
Наступила тишина. Они встали, посчитав, что закончили. Себастиан пошел в прихожую, Ванья за ним. Лена не предпринимала попыток встать или проводить их до двери. Они уже выходили в прихожую, когда она остановила их.
— Часы Рогера.
Себастиан с Ваньей обернулись к Лене. Ванью не покидало ощущение, что с этой женщиной в просиженном кресле что-то не так, но не могла понять, что именно.
— Что с часами?
— Журналистка, с которой я разговаривала, сказала, что Лундин, перед тем как убить Рогера, забрал его часы. Дорогие часы. Теперь ведь они мои?
Ванья шагнула обратно в комнату, слегка удивившись тому, что Лена не в курсе. Торкель обычно тщательно следил за тем, чтобы родственников информировали.
— На настоящий момент все указывает на то, что Леонард Лундин не причастен к убийству вашего сына.
Лена восприняла информацию не более взволнованно, чем если бы Ванья рассказала, что ела на обед.
— О’кей, но часы-то, наверное, все равно принадлежат мне?
— Думаю, да.
— Я хочу их получить.
Себастиан и Ванья поехали обратно в отделение полиции, чтобы подвести итоги дня. Ванья вела машину быстро. Слишком быстро. Она чувствовала в груди ком раздражения. Лене удалось ее спровоцировать. Ванья очень редко позволяла себе поддаваться на провокации. В этом заключалась сила. Способность сохранять хладнокровие и дистанцию. Лена же проникла к ней в душу. Себастиан держал возле уха мобильный телефон. Он разговаривал с Лизой. Ванья слушала его реплики.
— Лиза платила Рогеру за то, чтобы тот изображал ее парня.
— Я поняла это из разговора.
— Не столь крупные суммы, чтобы это покрывало покупки, но кое-что тут, возможно, и есть. Он был предприимчивым.
— Или жадным. Похоже, у них это в роду — думать только о деньгах. Я хочу сказать, у нее убили сына, а она думает только о том, чтобы загрести побольше денег.
— Извлечение пользы из ситуации, в которой ты оказался, является одним из способов справляться с болью.
— Диким способом.
— Возможно, у нее нет другого.
Типично для психологов. Проявлять понимание. Все реакции естественны. Все поддается объяснению. Но Ванья не собиралась позволять Себастиану отделаться так легко. Она была зла, и ничто не мешало ей выплеснуть злость на него.
— Если серьезно. Глаза у нее покраснели от этого чертова дыма. Бьюсь об заклад, что она не проронила ни единой слезы. Я видела людей в шоке, но это не тот случай. Ей просто все безразлично.
— У меня возникло впечатление, что она абстрагируется от тех чувств, которых мы ожидаем. От скорби, отчаяния, даже сопереживания.
— Почему же?
— Откуда мне, черт возьми, знать? Я общался с ней сорок пять минут. Вероятно, она их отключила.
— Просто отключить свои чувства нельзя.
— Нельзя?
— Да.
— А ты никогда не слышала о людях, которых кто-то настолько больно ранил, что они предпочитают больше ни к кому другому не привязываться?
— Это другое дело. У нее умер ребенок. Зачем же добровольно отказываться от реакции на происшедшее?
— Чтобы иметь силы жить дальше.
Ванья на некоторое время замолчала. Тут что-то не так.
С Себастианом.
Что-то новое.
Сперва он подобно терьеру уцепился за вопрос об отце Рогера. За тему, после двух вопросов оказавшуюся совершенно не интересной для расследования, а сейчас Ванье показалось, что она услышала в его голосе новые нотки. Более приглушенные. Он не возражает. Не стремится проявить быстроту, остроумие или снисходительность. Нет, тут что-то другое. Возможно, печаль.
— Не могу с этим согласиться. Не оплакивать сына дико.
— Она оплакивает как может.
— Ни черта она не оплакивает.
— Откуда тебе, черт подери, знать? — Ванья вздрогнула от внезапной резкости в голосе Себастиана. — Что ты вообще знаешь о горе?! Доводилось ли тебе терять кого-нибудь, кто значил бы для тебя все?
— Нет.
— Тогда откуда тебе знать, что является нормальной реакцией?
— Конечно, но…
— Вот именно, — перебил ее Себастиан. — Ты не имеешь ни малейшего представления о том, о чем говоришь, поэтому тебе бы лучше просто заткнуться.