Темные воды
Шрифт:
Неожиданная смерть матери произвела на Колю гораздо более тяжелое впечатление, чем гибель отца, которого он почти и не знал. Во время кратких визитов домой Аристарх с недоумением вглядывался во все подраставшего сына, не обнаруживая в нем особого сходства с собой, наспех ласкал отвыкшую от него жену и, опустошив пару бутылок водки под нехитрую закуску вроде вареной картошки и ржавой селедки или соленых сморщенных огурцов, снова исчезал в багряном дыму революционных битв. Пару дней после его отъезда в квартире витал суровый мужской запах табака, шинельного сукна, сапожной ваксы и металла, а в ушах Коли неотвязно звучала мрачно-торжественная мелодия «Варшавянки» – любимой отцовской песни, которую певал
Мать Коля обожал. Как не хватало ему потом ее ласкового взгляда, нежной улыбки, теплых рук! С каким щемящим чувством вспоминал он тихие вечера, когда мама шила, а он читал ей вслух книгу за книгой. Мама была портниха, и после ее смерти еще долго приходили заказчицы: кто-то забирал свой отрез и недошитое платье, а кто-то, взглянув на осиротевшего Колю, оставлял ему тяжелые куски сукна или невесомые – крепдешина: «Продашь на барахолке». Жить-то на что-то надо мальчику. Коля, конечно, получал небольшую пенсию за отца и с голоду бы не помер, тем более что соседи рьяно взялись его опекать.
Квартира была трехкомнатная: в самой маленькой комнатушке жили Смирновы, когда приезжал отец, Коля уходил спать в коридор – на неизвестно чей большой сундук, который с незапамятных времен стоял тут и, казалось, пустил уже корни. Другую комнату занимала престарелая Аглая Федоровна, за которой ухаживала дом-работница Аночка – деревенская девочка-подросток, маленькая, бойкая и жгуче-черноглазая. В третьей комнате жило многочисленное семейство Цвибелей: Ривка, ее мать Сара и целая куча цвибелят, которые вечно орали и путались под ногами. Глава семейства – Давид Цвибель – подобно Аристарху Смирнову тоже редко появлялся дома. Он был партийцем, которого бесконечно бросали с одного объекта на другой для налаживания, сглаживания или, наоборот, углубления и ужесточения очередных указаний партии и правительства. Довольно скоро Аглая Федоровна скончалась, и Цвибели решительно распространились на ее жилплощадь, а Аночка так и осталась всеобщей домработницей и нянькой.
Оказавшись один, Николай было затосковал, но потом справился и решил, что ни за что не пропадет: успешно окончит школу и обязательно поступит в институт. Он был мальчик насквозь литературный, сказались вечера, проведенные за чтением вслух. Да и Аглая Федоровна, бывшая учительница гимназии, сильно повлияла на Колины пристрастия – постепенно вся ее обширная библиотека перекочевала к нему в комнатушку. Так что Коле Смирнову после окончания школы был прямой путь в Большой Трубецкой переулок – в только что открывшийся Институт философии, литературы и истории (ИФЛИ).
В характере Николая причудливо сочетались материнская романтическая сентиментальность с отцовской суровой жесткостью: застенчивый, сдержанный, но весьма упорный и настойчивый, он со страстью вгрызался в гранит науки, хотя остро ощущал собственную недостаточную подготовленность по многим вопросам. Например, древние языки. Латынь давалась ему с большим трудом, и помощь нового друга Сережи оказалась весьма кстати. Их страшно веселило совпадение фамилий, и не сразу Николай осознал, что однофамилец именно он. Прозвище скоро прилипло к нему намертво: Смирнов-Седой и Смирнов-Однофамилец – так различали их друзья, и ничего поделать с этим было невозможно. Конечно, главным Смирновым был именно Сережа – яркий, блестящий, самоуверенный и весьма привлекательный для женского пола.
Коля в отличие от друга женщин робел. Особенно тушевался он перед Сережиной сестрой, чрезвычайно
– Что смотришь? – вдруг спросила, не оборачиваясь, Ольга, и Никола попятился. Она села и зло посмотрела на него, шмыгая носом и смаргивая слезы. – Платок у тебя есть?
Он поспешно подал Ольге носовой платок, к счастью, совершенно чистый, хотя и помятый. Ольга расправила клетчатую тряпицу, вытерла глаза и нос, потом снова взглянула на Николая:
– Ну что стоишь? Утешить хочешь?
Никола растерянно топтался на месте, не решаясь уйти, тогда Ольга встала и, усмехнувшись, сбросила с себя халат. Никола в панике зажмурился, успев увидеть и высокую грудь, и белый живот, и… Теплые мягкие руки обняли его за шею, и горячий шепот обжег ухо:
– Что ж ты глаза-то закрыл? Или не понравилась?
Николай хотел было оттолкнуть Ольгу, но как-то неловко двинул рукой, мгновенно ощутив под ладонью мягкую и упругую округлость груди с торчащим соском. Ольга хмыкнула и вдруг поцеловала его, прильнув всем телом, он словно провалился в жаркую бездну, в непроглядной темноте которой вспыхивали ослепительные всполохи. Ольгина рука тем временем распустила ремень на его брюках и проникла дальше. Николай вздрогнул и рванулся от нее, совершенно потрясенный. Он дрожал, застегивая брюки, пальцы никак не могли справиться с непослушными пуговицами и пряжкой ремня, а Ольга, посмеиваясь, рассматривала его, потом протянула:
– Во-он оно что! Да ты ж еще ма-альчик! Хочешь, научу?
Весь красный Николай выскочил из комнаты, забежал в ванную, закрыл дверь на крючок и привалился к стене. Отдышавшись, он умылся и рискнул посмотреть на себя в зеркало: перекошенная физиономия с испуганными глазами. Вот черт! Надо бежать отсюда! Чувство стыда было таким сильным, что он чуть не плакал. Но убежать не удалось: в коридоре Николай столкнулся с только что пришедшим Сергеем, тут же появилась из кухни Екатерина Леонтьевна, еще кто-то выглянул, прошелестела мимо Верочка со стопкой тарелок.
– Пошли-пошли! – сказал Сергей и потянул Николая за рукав. – Сейчас садимся.
Николай покорно двинулся к столу, но Сергей вдруг развернул его и заглянул в глаза:
– Эй, ты что? А-а… Послушай, не обращай внимания. Она просто развлекается. Забудь! – быстро проговорил он и потрепал друга по плечу. – Брось, не переживай. Ну что делать – она такая.
«Как он узнал?!» – в смятении думал Николай. Он с трепетом ждал появления Ольги, она наконец вошла: спокойная, отрешенная, бледная и прекрасная. На Николая даже не взглянула, и он было успокоился, но потом нечаянно заметил, как брат и сестра переглянулись, усмехнувшись, и Сергей погрозил сестре пальцем. Николая снова обдало волной мучительного стыда, но тут кто-то навалился на него сзади – это была Верочка, которая протискивалась за спинами сидящих в самый конец стола, держа над головой маленькую табуреточку. Протиснулась и уселась, улыбнувшись Николаю: