Темный ангел одиночества
Шрифт:
Я снова вздыхаю. Перед глазами картинка: я, радостная, примеряю вечернее платье, длинное, черное, с алмазной пылью на плечах и груди, поднимаю кверху волосы… Я тороплюсь, потому что нужно успеть до его прихода, а времени остается совсем ничего.
Я привела его к Галке… Он потом сказал – на смотрины, и Галка влюбилась в него с первого взгляда. Ее Веник сбежал в очередной раз, и Ситников был единственным мужчиной на нашем новогоднем девичнике. Он ухаживал за дамами – была еще Галкина безмужняя соседка Аля, та, что безуспешно посещает клуб знакомств, – открывал шампанское, рассказывал смешные истории, играл в прятки с детьми. И танцевал со всеми по очереди.
Мы хохотали до упаду над его незатейливыми шуточками, потом пошли на площадь к елке, и Ситников выиграл приз в тире – плюшевого медвежонка. Медвежонок до сих пор сидит на моем диване. Наверное, это было счастье…
А потом он женился на модельке, напомнил Каспар.
А потом он женился на модельке…
Галка смотрела на меня во все глаза, и я поняла, что ей вспомнилось то же самое.
Когда влюбляешься, то думаешь, что это навсегда, что между вами протянулась… нет, не ниточка, а канат, навеки вас соединивший, что можно кричать, и скандалить, и бросаться подушками, что все это понарошку – театр, игра, укрощение строптивого, понимая в глубине души, что все вздор и не повод для драки, что можно бы уступить, признать неправоту, смолчать, сделать усилие, но нет! Как же поступиться принципами, почему я, а не он… и вообще, как говорили древние: ссоры влюбленных – возрождение любови. Верно, все так, но… лишь до определенной черты, после которой начинается усталость, раздражение и желание покоя и тишины.
– Признайся, ты была не права, – зудит Каспар. – Умные люди всегда могут договориться.
– Заткнись!
– Юпитер, ты сердишься, значит, не прав! – ноет Каспар.
– Ты что-то сказала? – спрашивает Галка.
Я качаю головой – нет. Молчу как рыба, барахтаюсь в теплой воде памяти.
– Хочешь мороженого? Вот теремок! Шоколадное, с орешками! – соблазняет Галка.
– Знаешь, Галюсь, мне все время кажется, что я сейчас на них наткнусь, – говорю я неожиданно для себя. В моем голосе скулящие нотки и жалоба. Я шарю взглядом по лицам, вся в ожидании, что вот-вот… Она в шикарной шубе, он в своей короткой куртке – мы покупали ее вместе… Они смеются, она смотрит на него влюбленными глазами, а он – сильный, самоуверенный, счастливый! Хватит!
– Не наткнешься, – говорит Галка, окинув меня сожалеющим взглядом. – Они сейчас в Риме, останутся до Рождества, а на Новый год домой. Не хотела говорить…
Я молчу – а что же тут скажешь? Мне больно… Господи, как мне больно! В горле ком, глазам мокро и холодно. И яркая картинка перед глазами: Рим, близкое Рождество, их Рождество, иллюминация, гирлянды разноцветных фонариков, елки на площадях… Мессы и литургии в церквях, прекрасная музыка, поют суперзнаменитости. Он что, всех своих женщин возит в Рим?
Мы были там вместе, отель «Вилла Пиранделло». Сто лет назад…
Эх, Катюха, стоит ли твоя «Охота» этого? Не слишком ли велика плата?
Галка и Каспар молчат. В моей голове заезженной пластинкой крутятся полузабытые строчки: «О темный ангел одиночества, ты веешь вновь и шепчешь вновь свои пророчества – не верь в любовь…» [2]
О темный ангел одиночества, о темный ангел одиночества, о темный ангел…
2
Д. Мережковский.
Глава 3
Клиент
Он пришел почти перед закрытием – большой, прекрасно одетый, в возрасте до пятидесяти. На плечах его сверкали снежинки. Он отряхнулся у порога, напомнив мне большого пса, снял черную норковую шапку.
– Добрый вечер. Госпожа Берест? – Улыбка, подкупающе теплый взгляд…
– Да. Здравствуйте. Чем могу?
– Я прочитал о вас в газете, прекрасная статья. Этот Лео Глюк – талантливый репортер.
Я почувствовала, что краснею. Лео Глюк – «сценическое» имя Леши Добродеева, ситниковского приятеля, доставшегося мне по наследству. Вернее, одно из. Он пишет на разные темы – от истории городских катакомб до летающих тарелок, – и все под разными именами. Он давно собирался «разоблачить» меня перед народом, да все руки не доходили, а несколько дней назад вдруг позвонил и закричал:
– Малышаня, я тут про тебя материалец накропал, ты не против?
Я сказала, что хотела бы прочитать, но Леша жизнерадостно заявил, что пришлет газету, материал уже сдан, завтра тиснут – ивуаля! И к чему нам всякие недужные формальности и дамское кокетство.
– Завтра проснешься знаменитой, малышаня. Ты же знаешь, как я тебя люблю? Поверь старику Добродееву: материал – пальчики оближешь!
Ну что вам сказать… В статье было все: и романтика опасной профессии, и женской и просто человеческой красоты, и суровых будней, и работы до упаду по ночам, когда город спит, и скупых слез счастья, когда удается уберечь кого-нибудь от бандитской пули.
«Бред какой-то, – пробормотала я, чувствуя, как вспыхивают уши. – Совсем свихнулся, лучше бы сочинял про тарелки».
Можете представить себе восторг «охотников» – они выучили статью наизусть и цитировали где ни попадя, а Петюша сказал:
– Ты чего, Катюха, классная заметка, теперь клиент косяком повалит. А он прав, этот Лева – ты у нас «нежная и тонкая, стремительная, как королевская яхта, с танцующими движениями»! – Он не выдержал и заржал. – Аж дух захватывает! Талантище!
Галке статья очень понравилась, и она стала зачитывать прямо по телефону самые красивые места, и я отключилась. Сначала я хотела позвонить Добродееву и высказать все, что о нем думаю, но потом поняла, что он так меня видит! Он не насмехается – он действительно так меня видит. Стремительной и танцующей, как яхта в океане. Лешка болтлив – рот не закрывается, фантазия зашкаливает, у него свое видение… меня, людей, окружающей среды, он пребывает в перманентном восхищении по любому поводу и верит в летающие тарелки. Или делает вид, что верит, причем очень убедительно. Так он устроен. Прекрасный характер!
А с другой стороны, никто никогда не называл меня танцующей яхтой. Конечно, можно хихикать и скалить зубы, но ведь красиво! Красиво, черт подери! Легкий бриз, надутые паруса, счастливые острова на горизонте… Борзому перу Лешки принадлежал репортаж о балерине нашего театра, где он поделился своими глубокими впечатлениями от ее танца: так и кажется, будто у нее не две ноги, а много больше! Весь театр от злорадного восторга выпал в осадок. А яхта… это вам не лишние ноги!
– А давай переименуем контору в «Танцующую яхту», а? – зубоскалил Петюша. – А что, тоже красиво! – В свое время он изо всех сопротивлялся «Королевской охоте», при дядьке мы назывались скупо и по-мужски: «Щит и меч».