Темный кипарис
Шрифт:
— Совершенно верно. Тогда увидимся позднее, мисс Оуэнз. Поздоровайтесь за меня с Тоддом.
— До свидания, сэр. Не беспокойтесь обо мне, Миссис Дейлия. Я сама позабочусь о своем завтраке.
— Как угодно, мисс Оуэнз.
Стелла наблюдала сквозь занавешенное боковое окно, как мистер Хок и миссис Дейлия шли к поджидавшей на дороге карете, запряженной четверкой. Похоже, день для поездки выдался неудачный. Нависшее над головой небо потемнело, и по нему неслись облака. Мистер Хок оживленно беседовал с миссис Дейлией. Экономка, накинув на голову мантилью, защищавшую ее от холодного утра,
Похоже, мистер Хок постоянно находился в разъездах и никогда не рассказывал о своих адвокатских делах.
Гейтса нигде не было видно. Так же как Тодда. Но на кухне было тепло, уютно и приятно, как всегда. Кофейник все еще стоял на плите, в ноздри ей ударил аромат кофе. Стелла забыла о своих тревогах и планах и приготовилась получить удовольствие от завтрака в одиночестве.
Старинные часы в вестибюле пробили одиннадцать раз.
Стелла, сунув под мышку портфель, поспешно направилась в библиотеку. Тодд, должно быть, ожидал ее, как всегда. Уроки начинались ровно в одиннадцать. Но Стелла задержалась за второй чашкой кофе, пытаясь выработать какую-то стратегию для предстоящего занятия.
Войдя в библиотеку, она увидела, что Тодд уютно устроился в моррисовском кресле. Он поднял глаза, кинув быстрое «здравствуйте». Стелла кивнула в ответ и направилась к креслу напротив него.
Шторы были раздвинуты, в библиотеке было светло, и не было нужды зажигать свечи. В камине неспешно горели поленья.
— Ну, Тодд, как ты себя чувствуешь сегодня утром?
— Прекрасно, мэм.
— Хорошо. Готов энергично приняться за уроки?
— Думаю, готов.
Стелла раскрыла портфель, держа его на коленях, достала два рисунка и положила их обратной стороной вверх на маленькую подставку из красного дерева, стоявшую рядом с ней. Тодд, казалось, не обратил на них внимания. Как всегда, лицо его сохраняло серьезность. По выражению его голубых глаз невозможно было что-то понять.
— Тодд, расскажи мне что-нибудь.
— Мэм?
— Бывают дни, когда тебя не интересует учеба. Ответь мне сейчас честно. Разве это не так?
— Наверное, так.
— Что ж, когда наступают такие дни, чем тебе хотелось бы заняться?
— Мне всегда нравилось учиться, мэм.
Стелла спокойно покачала головой:
— Невозможно учиться, если твои мысли бродят где-то далеко. Может быть, ты предпочел бы заняться чем-то другим?
— Чем именно?
— Разве у тебя нет любимых занятий? — возразила Стелла. — Например, рисование?
Внезапно в глазах Тодда вспыхнуло подозрение. Его ответ выглядел странно:
— А вы действительно только воспитательница, мисс Оуэнз?
— А в чем дело? Кто же я, по-твоему?
Он не ответил на последний вопрос. Только на предыдущий.
— Да, я люблю рисовать, мэм. Очень люблю.
— Это прекрасно. — Стелла собралась с мыслями. Она потянулась за злобным портретом Харриет Хок и повернула его так, чтобы мальчик увидел его, неотступно наблюдая за его лицом. Эффект был невероятным. Юное лицо побелело, сделавшись бледным как мел, за исключением двух красных пятен на щеках. — Ты узнаешь свою работу, Тодд?
— Где вы нашли его? —
— Какое это на самом деле имеет значение, Тодд? — тихо спросила Стелла. — Я нашла его и знаю, что этот рисунок сделан тобой, и это расстраивает меня. Ужасно расстраивает.
Тодд смотрел на нее странным взглядом, по его лицу было видно, что ему стыдно.
— Эта находка… означает ли это, что вы теперь откажетесь от меня?
Стелла изучала юное лицо.
— Почему ты считаешь, что я могла бы так сделать?
Он не захотел отвечать.
— Тодд, — мягко настаивала Стелла, — я хочу, чтобы ты рассказал мне все о себе и об Оливере. Прямо сейчас. Это ужасно важно.
Он смотрел недоверчиво.
— Разве вы не знаете об этом все?
— Конечно нет! — Стелла ответила резко, несмотря на свои благие намерения. — Я хочу услышать все в твоем собственном изложении.
— Это не имеет значения, — ответил он тупо.
— Нет, имеет. Я жду, Тодд. С самого начала, пожалуйста.
Он повернулся к ней лицом, оно было беспомощно и юношески прекрасно. Стелле хотелось прижать его к себе, однако она не посмела этого сделать. Он сам должен все объяснить, иначе она будет сомневаться в нем до конца своей жизни.
— Я нарисовал картину. Для своего отца. Он собирался в длительную поездку. Не на один месяц. Я подумал, что ему было бы приятно взять с собой портрет матери. Я хотел, чтобы он положил его в свою сумку, чтобы он был с ним всегда, куда бы он ни поехал.
— Продолжай.
Слова пробивались болезненно медленно, мучительными рывками.
— Это был первый портрет, который я нарисовал. Оливер рисовал так много всяких картин для отца. И я хотел сделать для него рисунок, только для пего. Я трудился над портретом в своей комнате, когда меня за этим занятием застал Оливер.
— А потом? — Стелла понимала, что его надо подталкивать, терпеливо добиваться продолжения истории.
— Оливер сказал, что рисунок очень красивый. Он сказал, что моему отцу он понравится даже больше, чем те рисунки, которые сделал он. Я сказал Оливеру, что еще не совсем закончил рисунок, но он забрал его у меня и не захотел возвращать. Он держал его в высоко поднятых руках, я не мог дотянуться. Оливер был высоким, понимаете, мэм. Таким высоким. Я плакал, но он только смеялся. Он сказал, что вставит его в красивую позолоченную рамку и отдаст отцу. Он сказал, что только он знает, какая рамка понравится отцу.
Пораженная тем, как он защищает созданное им уродство, Стелла только спросила:
— Когда же он вернул рисунок назад?
В ответ Тодд нахмурился:
— Он мне его вообще не возвращал. Каждый раз, как я спрашивал Оливера о нем, он говорил, что впереди еще много времени. Но его не было! Я бы выкрал рисунок, но не смог этого сделать.
— Оливер запер его в своей комнате?
— Да. Потом настал день, накануне отъезда отца, а Оливер все еще не хотел отдавать мне рисунок. Я спросил его, и он объяснил, что только что получил для него подходящую рамку, которая понравится отцу, и он сам передаст рисунок отцу с выражением моей любви. Он также сказал, что нарисовал другую картину, намного лучше моей, которую отец по-настоящему полюбит.