Тёмный лорд

Korell

Профессор развернулся и, не пожелав Риддлу спокойной ночи, вышел из палаты. Том с яростью посмотрел на удалявшуюся фигуру. Всякий раз после беседы с Дамблдором он чувствовал свое бессилие. Еще омерзительнее было осознавать, что если декан Гриффиндора пожелает его обвинить, ни Диппет, ни Слагхорн не скажут ни слова в его защиту. На соседнем столике возле окна стоял ручной фонарь, и Том взмахом палочки вызвал его к себе. Серебристо-голубой свет озарил кремовые страницы дневника, создав мягкое световое облако. Подумав с минуту, парень написал:

До

сих пор не могу понять, кто мы друг для друга.

Лощеная страница стала чистой. Затем из нее как бы сама собой вытекла фраза:

Я — частица тебя, замурованная в эти страницы. Твой дух и твоя кровь. Впрочем, возможно я — подлинный Том, а ты — самозванец, занимающий мое место. Посуди сам: если ты умрешь, подлинным Риддлом останусь я.

Том вздрогнул. Из-за слов дневника на сердце появился неприятный холодок: что, если он создал не свою копию, а некий образ, который будет жить другой, отличной от него, жизнью? Том написал:

В таком случае можешь пояснить, почему я решил создать тебя в этом дневнике?

Через мгновение чернила перетекли в ответ:

Этот дневник ты купил в лавке Клэр Горнолл (замечу, омерзительной особы) после того, как прогулялся по старинному кладбищу. Ты не просто хотел стать бессмертным — ты хотел посмеяться над смертью, не так ли? Тебе нужно было доказать, что ты не такой, как маглы, покоящиеся на том кладбище.

Том задрожал: дневник слишком точно передавал его тайные страхи. Наморщив лоб, он зацарапал:

Если ты не самозванец, можешь ли ты сказать, какое самое счастливое воспоминание Лорда Волдеморта?

Дневник на мгновение задумался, а затем начал беспорядочно писать:

Боюсь, моих слов будет недостаточно. Я могу показать его, только позволь ввести тебя в мою память.

Подумав с минуту, парень вывел «ОК». Страницы зашелестели и открылись на записи «26 августа». На странице получилось что-то вроде маленького экрана, и дневник, засияв зеленым светом, увлек в него изумленного Тома.

Он оказался в заброшенном переулке. Кое-где валялись битые кирпичи и алебастр. Вся сцена была окутана странным зеленоватым светом, словно Том смотрел на нее сквозь салатовое стекло. Рядом с битыми кирпичами стоял он, Том Риддл, только помолодевший на четыре года. На земле валялся долговязый верзила, в котором без труда угадывался Патрик.

— Я хочу, чтобы ты это запомнил, пес, — презрительно сплюнул Том, скривив губы в усмешке. — Я хочу, чтобы воспоминания об этом преследовали тебя, изводили тебя, как меня изводили воспоминания о твоих побоях.

Невдалеке завыла сирена противовоздушной обороны.

— Настанет день, когда такие маглы, как ты, будут знать свое место, — сказал Том. — Но я же не могу допустить, чтобы ты втравил меня в неприятности, правда? Avada Kedavra!

Зеленый луч осветил верзилу. В глазах Патрика мелькнуло ощущение ужаса, затем они стали оловянными. Двойник Тома расхохотался, и сцена исчезла в зеленоватом свете.

Потрясенный

Риддл осмотрелся. Вокруг стояли пустые кровати, освещенные тусклым светом ночника. Некоторое время он озирался по сторонам, а затем, почувствовав страх, вывел:

Вот ты и прокололся. Я ждал, что ты покажешь мне первый поход в Запретную секцию.

Дневник проглотил чернила и тотчас послушно написал:

Я не спорю, что это хорошее воспоминание. Но назвать его самым счастливым, прости, не могу. Подлинное счастье — это месть и чувство справедливости.

Укусив кончик пера, Риддл поставил кляксу, и затем написал:

Око за око, зуб за зуб?

Дневник думал не больше минуты:

Это хорошо, но мало. Правильный принцип — три ока за око, три зуба за зуб. Разве не это девиз Лорда Волдеморта?

Поправив фонарь, Том провел ладонью по влажному лбу. Затем, схватив с яростью дневник, написал:

Ты передергиваешь мои слова и мысли.

Дневник зашелестел страницами, и затем выплюнул ответ.

Как трогательно, что ты стал заботиться о других! Расскажи об этом профессору Дамблдору — возможно, он признает тебя правильным Томом. Даже, глядишь, назовет любимым учеником: он всегда восхищался твоим талантом.

Глаза Риддла расширились: вместо чернил дневник отвечал кровью. Некоторое время он тупо смотрел на глянцевые страницы, а затем, выйдя из оцепенения, отбросил тетрадь в конец кровати.

*

Весной сорок четвертого года Европа, казалось, была пропитана запахом дыма. При отступлении маги Ордена СС заставляли пленных выкапывать трупы расстрелянных и сжигать их, обливая бензином. Маглы поговаривали, что немцы хотят скрыть следы преступлений. Однако весь Хогвартс был уверен, что за этим стоят темные обряды.

В воскресенье, тридцатого апреля, должен был состояться квиддичный матч Гриффиндора со Слизерином. Наступала Вальпургиева ночь, и будущие победители обещали устроить праздник. Гриффиндорцы — фейерверк и костюмированный бал; слизеринцы — гуляние факультета в холле. Хотя у слизеринцев был новый капитан, мало кто верил, что их команда повторит триумф сорок первого года. Это особенно бесило Лестрейнджа, который после завтрака не преминул высказать префекту все, что думал.

— Послушай, Рэй, — Риддл устало посмотрел на прозрачное небо, — все решают игроки, то есть вы. А мне и Деррик, и Роули говорили, что Крокетт лучший капитан.

— Ты хоть метлу не поднимаешь, но слушаются тебя все, — вздохнул Лестрейндж.

— Ты, кстати, не сильно-то возражал, — зевнул Том, глядя на прелую листву. — Вот и сказал бы, что Крокетт — тупой тролль. Ладно, пойду почитаю, — кивнул он приятелю.

Пройдя мимо нависавших башен, Риддл направился к замку. На небольшом покрывале сидела группа хаффлпаффцев, готовясь к контрольной по трансфигурации. Неподалеку шла в черной мантии профессор Мэррифот, левитируя стопку книг.