Темный Лорд
Шрифт:
– Я гляжу, тебе стало лучше?
– сухо осведомился Таррэн, неторопливо застегивая ремень.
– М-м-м-м... немного. Силенок пока маловато, но на тебя вполне хватит. Так что не обольщайся.
Эльф неверяще вскинул брови: нет, он явно издевается! Сидит на заднице, едва дыша от слабости, но продолжает упорно хамить! Должен же у него быть хоть какой-то инстинкт самосохранения! Или давно помер, как нечто ненужное?
– Слушай, на этом свете есть хоть одно живое существо, кроме Урантара и Карраша, кто не бежит от тебя, сломя голову? Кто может вытерпеть твое присутствие чуть дольше, чем три минуты? Кто-то, кому ты хоть немного доверяешь?! Знаешь, у меня складывается
Белик несильно вздрогнул и уронил взгляд.
– Тебя это не касается.
– Возможно, - не стал протестовать Темный.
– Но не только Перворожденные умеют делать больно и приносить другим несчастья. Мир полон вещей, которые нам не нравятся не меньше, чем вам. Еще больше тех, которые не доставляют вообще ничего, кроме отвращения и желания тут же отмыться. Поверь, люди тоже - не сахар, а иногда кажется, что даже мы можем поучиться у вас жестокости и равнодушию. Но это не значит, что я должен достать меч и убивать всех направо и налево, без разбора!
В темноте враждебно сверкнули два ярко голубых глаза.
– Не тебе говорить о жестокости, эльф!
– Меня зовут Таррэн.
– А мне без разницы! Для расы, которая не признает никого, кроме себя, не существует имени! Она давно потеряла право его носить! Как потеряла право на саму жизнь! И быструю смерть! Те, кто не знает сострадания, не живут, а просто существуют, как безмозглые твари, повинующиеся только голоду, жажде и инстинкту продолжения рода! Вы - такие звери! ВЫ! Слышишь?!
Таррэн напряженно замер и на несколько минут замолчал, со странным чувством всматриваясь в побледневшее, полное гнева и застарелой ненависти лицо Белика. Сколько же боли пришлось когда-то вытерпеть этому мальчишке? Сколько страха испытать в руках своего жестокого палача? Сколько раз умолять о смерти, но так ее и не дождаться? Он снова некстати вспомнил лица погибших женщин, скорченные судорогой тельца их новорожденных малышей, которые не оправдали чужих надежд и только за это были безжалостно истреблены (Темные виноваты в их гибели!), и до скрипа сжал кулаки.
– Возможно, мы действительно... слишком долго живем, чтобы по-прежнему ценить то, что имеем, - глухо сказал он, наконец.
– Возможно, мой народ действительно разучился слушать других и погряз в самолюбовании. Возможно даже, ты прав, но мы не все... одинаковые.
Пацан только горько усмехнулся и покачал головой.
– Мне жаль, что кто-то из нас когда-то причинил тебе зло и сильно ранил. Жаль, что погибли дорогие тебе люди. Жаль, что все так случилось, и ты не дождался в тот день помощи. Но моей вины в этом нет.
– Ранил?
– неожиданно хищно улыбнулся Белик.
– Нет, эльф, на самом деле он меня убил. И я надеюсь, ты скоро поймешь, в чем разница.
Ночь, будто в насмешку, отозвалась криком разбуженной сойки.
Мальчишка, словно позабыв про нещадно ноющие раны, упруго поднялся и, сделав короткий шаг, властно тронул притихшего Карраша, заставив опуститься на колени и покорно подставить широкую спину. Все, хватит пустых разговоров! Терпеть рядом с собой присутствие проклятого эльфа, который одним своим видом напоминал о прошлом - невероятно трудное задание, которого он всеми силами старался избегать.
Пацан презрительно фыркнул и решительно отвернулся, яснее ясного сказав этим досадливо поморщившемуся эльфу, чтобы не ждал примирения. Терпеть его присутствие малыш, конечно, будет: мнение дядьки для него стояло не на последнем месте. Но вот что-то другое...
Таррэн, перехватив на себе горящий, все такой же лютый, как раньше взгляд, только вздохнул: пожалуй, он ошибся в своих предположениях - наладить отношения с этим упрямцем у него вряд ли получится. По крайней мере, мальчишка сделает все, чтобы этого никогда, ни за что и ни по какой причине не произошло. Он не простит. Никогда не простит своих палачей и убийц. И для него не было разницы в том, кто именно стоит сейчас напротив - то ли нелюдь, что когда-то резал ему кожу, или же другой бессмертный. Он просто не видел отличий, и в чем-то Таррэн его даже понимал.
Странно другое: этот отказ неожиданно огорчил его. Почему-то заставил привыкшего к одиночеству бродягу затосковать. И совсем уж непонятно то, что в его душе вдруг в кои-то веки шевельнулось острое, ни с чем не сравнимое сожаление. Будто бы впервые в жизни ему повезло увидеть невероятный, желанный, с таким трудом найденный клад; почти коснуться его, с благоговением рассматривая спрятанные там до поры до времени богатства. Протянуть осторожно руку... а потом вдруг понять, что бесценное сокровище ему на самом деле не принадлежит, потому что уже не один год находится под надежной охраной чуткой, свирепой, непримиримой и не умеющей прощать хмеры. Которую не приручишь, не уничтожишь и не заставишь бросить свой важный пост. Просто потому, что единственным ее желанием, самым сильным, неугасимым, но пока что невыполнимым, было одно - убить. И нетрудно догадаться - кого именно.
– Глава 17-
Ходить Белику явно было тяжело: до молчаливого гаррканца он доковылял довольно неловко. Потом с излишней поспешностью ухватился за шелковистую гриву, будто ноги грозили вот-вот подкоситься, напрягся, как перед прыжком, но отчего-то вдруг замер в этой неестественной позе и очень странно вытянул шею.
Неугомонная сойка чирикнула снова.
У Карраша внезапно широко раздулись ноздри и жутковато полыхнули глаза. Шерсть на загривке встала дыбом, а из горла вырвался жутковатый звук, но Таррэн уже и сам ощутил неладное - его второе сердце тоже вовремя встрепенулось. Эльф напряженно застыл, чутко прислушиваясь к малейшему шороху, осторожно пошарил по окрестностям внутренним взором и вдруг ясно почувствовал: они здесь не одни. А когда неуместный в ночное время, истошный крик глупой сойки раздался в третий раз, инстинктивно шагнул в сторону, под прикрытие густых еловых лап и роскошных кустов.
Белик, словно и не помирал только что от усталости, с поразительной скоростью метнулся прочь, грамотно хоронясь за высокой травой и припавшими к земле еловыми ветвями. Бесшумно упал, перекатился и, наконец, стремительно уполз с открытого места, извиваясь не хуже иного червяка. В какие-то жалкие секунды достиг густого орешника, осторожно приподнялся, выглянул и... с неудовольствием констатировал, что они с проклятым эльфом действовали по одной и той же схеме. Иными словами, не сговариваясь, укрылись бок о бок и теперь едва не дышали друг другу в лицо.