Темный орден
Шрифт:
Значит, Леша пока что идет лесом. Как минимум до завтрашнего утра.
Я спрятал скомканную записку в карман облачения и уставился на Друзиллу, едва качнув головой.
— Слава Тьме…
Старуха, казалось, не на шутку обеспокоилась. И ее плечи заметно расслабились, когда я не выразил желания нарушать обет молчания.
— Иди к себе, брат Элевтерий, — выдохнула Друзилла. — Твое присутствие не обязательно, только еще сильнее раздразнишь этих дознавателей.
Я молча кивнул и отправился в жилое крыло. Но идти к себе не хотелось. Я дергался как на иголках, сам не понимая,
«Успокойся, Хрусталев», — сказала Тьма. — «Ты все сделал правильно».
Правильно, но совесть все равно мучила.
Я хотел, чтобы Оболенские были на моей стороне. В конце концов, я выторговал для них неприкосновенность, место в новом мире. Но примут ли теперь они этот дар, не зная истинного положения вещей?
И если мое обвинение было частью плана по разрушению Дома, то успеют ли они дожить до того будущего, в создание которого я впрягся?
«А ты и правда к ним привязался», — отозвалась сила. — «Надо же. Друзилла провела с тобой куда больше времени и, будем честны, сделала для тебя гораздо больше, но к ней ты подобных чувств не испытываешь. Почему?»
Она что, и правда не понимала?
«Человеческие чувства может в полной мере постичь только человек. Признаюсь, некоторые ваши поступки и эмоции до сих пор остаются для меня загадкой. Более того, я считаю их вредоносными. Они замутняют рассудок, не дают действовать конструктивно и в итоге приносят вам же боль и беды. Но вы, словно те мотыльки, продолжаете лететь на пламя и из раза в раз совершаете те же ошибки».
Поднявшись, я остановился перед камином и двумя креслами в холле. А затем, подумав, пошел в другую сторону. Не налево, где располагались ряды апартаментов, а направо — там я еще не бывал.
Эта часть здания оказалась чем-то вроде общественного пространства, в котором, впрочем, не было общества. Длинный коридор, выполненный в уже набившем оскомину готическом стиле пролегал параллельно Лиговскому проспекту. Окна моих апартаментов выходили в сад, а здесь вид был весьма динамичным.
«Что, чувствуешь себя узником?»
Не совсем. Просто я ужасно не любил, когда меня пытались поставить в дурацкое положение путем ультиматумов. Да никто не любит ультиматумы.
Я рассеянно пялился в окно, наблюдая за движением по улице. Летний день выдался не по-питерски жарким: девушки надели легкие платьица, деловые мужчины облачились в льняные костюмы, а звуки проезжающих автомобилей перекликались со стуком каблучков на женских босоножках. Жизнь протекала своим беззаботным чередом, и людям было невдомек, что скоро это изменится.
«Они ничего не почувствуют, если ты этого страшишься. Большинство даже ничего не заметит».
И это тоже почему-то пугало. Слишком уж оптимистичный рисовался сценарий.
Блуждая взглядом по обочине, я заметил знакомый автомобиль. Австрийская легковушка-кабриолет жемчужного цвета. Такая стояла в княжеском гараже. Серия эксклюзивная, такие могла позволить себе только знать. Значит, вот на чем приехал Леша.
Я застыл, ожидая сам не зная чего. Просто хотелось посмотреть одним глазком. Быть может, получится прочитать что-то на лице
Но первым делом мое внимание привлекла делегация, вышедшая из парадных дверей. Двое мужчин в форме — один постарше, второй помоложе, со здоровенной кожаной папкой под мышкой. С ними на крыльцо выплыла Друзилла, а хвост процессии состоял аж из четырех распорядителей.
Слуги остались на ступенях, а вот Друзилла решительно зашагала вслед за дознавателями, и, к моему удивлению… Элегантно подобрав юбки, села к ним в автомобиль. Через полминуты машина тронулась и уехала в сторону Невского.
Что это могло значить?
«Вернется — выясним».
А точно вернется?
«Ты что, первый день знаешь Друзиллу?»
И правда, чего это я? Наверняка Прима решила поджарить пару задниц и напомнить слугам государевым о неприкосновенности Ордена.
Распорядители расступились, и я наконец-то увидел Алексея. Братец шел, опустив голову, но по его походке и чуть сгорбленным плечам я понял, что он был разочарован, опечален и зол. Когда он злился, всегда двигался чуть резче. Чужому глазу это было недоступно, но родовой дар позволял мне замечать чуть больше. И сейчас Алексей Андреевич, определенно, был в ярости.
Я отодвинул шторы пошире, чтобы увидеть его спутницу. И едва слышно охнул, когда увидел ее — в строгом приталенном костюме, на головокружительных шпильках и с тугим узлом смоляных волос на затылке… Феодора.
Господи, ну ее-то он зачем сюда потащил?!
«Уверен, что он ее, а не она — его?» — отозвалась Тьма. — «Феодора знала тебя настоящего лучше всех. По-твоему, она могла бы попытаться уговорить хотя бы Алексея выслушать твою версию?»
Черт. А ведь могла. Но вот только момент она выбрала самый неподходящий.
Феодора задумчиво остановилась возле автомобиля — я заметил, что Алексей проявил галантность и открыл перед ней пассажирскую дверь. А затем внезапно она обернулась, словно почувствовала мое присутствие — и наши взгляды встретились.
Проклятье.
Она плакала. Совсем недавно. Лицо было краснее обычного, глаза блестели, немного потекла подводка…
Лучшего способа заставить меня чувствовать себя козлом придумать было невозможно.
Леша мягко, но настойчиво подтолкнул девушку к салону, и, словно сдавшись, Феодора резко отвернулась и села в автомобиль. Брат тоже уселся и сильно дал по газам. Точно был в ярости, обычно он старался водить аккуратно.
«Вот это меня в вас и удивляет», — шепнула Тьма. — «Ты сейчас сам как тот мотылек. Знал, что это не причинит тебе ничего, кроме боли, но все равно пошел смотреть в это окно. Мог отвести взгляд, мог отправиться к себе и наконец-то нормально выспаться. Но вместо этого ты предпочел мучение».
Да пошла ты.
Когда вернулась Друзилла, я толком не знал. Прима передо мной не отчитывалась, хотя мне было интересно узнать, какого рожна она сама поперлась к дознавателям. И все же передо мной стояли более насущные задачи: выдержать пост, обет молчания, не поубивать никого от голода и проверить, работал ли артефакт отца Юстиния на Алтае.