Темный путь. Том первый
Шрифт:
Но я не слушал его, а смотрел вдоль стены, по которой прямо к нам быстро шел позади солдат какой-то офицер с черным лицом. Только когда он подошел и заговорил, я узнал его.
— Квашников! Вы ли это?
— Я, я… а что? Опалился? Немного!
Брови у него были выжжены, лицо все как у трубочиста, и весь воротник и мундир в крови.
— Это я, знаете, впопыхах… все раздувал фитили у гранат, вот меня и опалило.
— А это что у вас? — вскричал я, указывая на кровь.
— А! Черт возьми! Я и не заметил. Это где-то
— Как позицию! Вам нужно осмотреть сперва рану…
— Ну вот! Стоит с д… возжаться! Пойдемте!
В это время к нам подошли Боровиков, Лазуткин, Красковский и еще человек пять офицеров.
— Ну, поздравляю, поздравляю! Задали вы им гону со звоном!
И все жали руки Квашникову.
— Пойдемте, господа, позиции осматривать! Теперь уж он мирный.
И он указал на поля и горы.
Мы сошли со стены и вышли на дорогу через выездные ворота.
XLVIII
Серый утренний туман застилал горы, на которых по временам вспыхивали то там, то здесь огоньки выстрелов и жужжали, никого не задевая, какие-нибудь шальные пули. Дождь перестал. Мы пошли около крепостных стен.
Всюду на валу белели, валялись голые трупы.
Под ружейным и картечным огнем черкесы успевали раздевать убитых, с быстротой и ловкостью записных мародеров, и уносили платье.
Сначала они, в пылу битвы, не забывали уносить и трупы убитых, но затем, когда огонь стал невыносим, они только их раздевали, а самые тела бросали гяурам.
То там, то здесь белели кучки мертвецов. Очевидно, что около убитого, которого желали унести, возилось несколько смельчаков, которые сами ложились мертвые около своего товарища.
В особенности много трупов лежало около бастионов. Здесь работали «гарнатки» Квашникова.
И в каких странных позах падали и умирали, сражаясь за свои родные горы, эти страдальцы-фанатики. Один весь вытянулся на коленях и приподнял руки к небу. Другой весь съежился и закрыл голову руками. Третий сжал кулак и поднял его, точно грозит врагу, которого уже не видят его потусклые стеклянные глаза.
На многих трупах были язвы и следы ужасной заразительной болезни, которая свирепствует между всеми горцами.
Но всего ужаснее, невыносимее было смотреть на те страшные раны, которые нанесли казацкие шашки, солдатские штыки и осколки квашниковских «гарнаток».
В особенности никогда не забуду одного трупа, который лежал у самой крепостной стены. Это был рослый, красивый брюнет с длинными черными усами и с бритой головой, которая вся была точно выкрашена синей краской. Этот красавец, очевидно, схватился правой рукой за стену крепости, и эта рука была отрублена почти по самый локоть. Она торчала прямо к небу своим кровавым отрубком, из которого выглядывала бледно-розовая расхруснутая кость. В то же время на
Очевидно, в то время, когда он падал с отрубленной рукой, прямо в грудь ему прилетел осколок гранаты и пробил ее насквозь.
— Мгновенная смерть! — заметил Боровиков, глядя на этот труп.
Мы ничего не сказали и молча хотели двинуться дальше; но в это время Квашников, который шел впереди нас, вдруг остановился, приподнял палец кверху и начал всматриваться, глядя на восток, где были завалы.
Там мы увидели дымки, и отдаленные выстрелы долетели до нас.
— Господа! — вскричал Квашников радостно. — Это идет к нам выручка… ей-богу, выручка!
И с радостным лицом он почти побежал назад, в крепость.
«Неужели же, — подумал я, — он боится, что мы и теперь не отсидимся!»
XLIX
Когда мы пришли в крепость и я вскарабкался по дрянной каменной лесенке на стену, то на ней уже устанавливали большие пушки и Квашников, все такой же черный, окровавленный, суетился и хлопотал около них.
— Что это? — спросил я его, когда установка кончилась, и пушки были заряжены ядрами. — Для чего это?!
— А это, — ответил он, отирая или, правильнее говоря, растирая пороховую грязь и копоть по лицу, — это ваша премудрая артиллерия наконец придумала прислать нам из склада порядочные пушки. Она, вероятно, думала, что они больше не нужны, и жестоко ошиблась.
И затем, подскочив к пушке, он весело закричал:
— Первая, пли!
Фейерверкер подскочил с фитилем, приложил его, и выстрел грянул.
С тихим визгом, посвистывая, полетало ядро и исчезло за завалами.
— Вот теперь посмотрим, черти, как вы встретите нашу выручку!
— Неужели вы думаете, что к нам идут на выручку? — спросил я.
— Смотрите! Смотрите!.. Видите?!
И действительно, я увидал вдали, как медленно к нам подвигалось какое-то войско.
«Это батальон Т. карабинерного полка», — подумал я.
Но навстречу нашим спасителям летели густо выстрелы из-за завалов.
— Вторая, пли! — скомандовал Квашников.
И выстрел снова грянул.
— Третья, пли! Четвертая, пли! Первая пли!
И наша только что поставленная батарея начала посылать одно ядро вслед за другим не переставая.
— Ага, черти! Начали прятаться! Боитесь ядер! — И он самодовольно обратился ко мне и в промежутках между оглушительными выстрелами начал объяснять, что ядро не так опасно, как картечь, но когда летит оно, то наводит невольный страх. — Оно, знаете ли, как баба: немного натворит, да крепко нашумит. Летит, знаете ли, с этаким свистом, гулом… А картечью нельзя теперь… картечью своих перестреляешь…
Но я не слушал его и весь был поглощен тем, что совершалось впереди нас.