Темный янтарь 2
Шрифт:
— Поздравляю с возвращением! – Янис следил за идущей впереди машиной, улица была порядком разбитой, с наскоро засыпанными воронками.
— Вот устроимся, осмотримся, оценим, что нам немцы оставили… Вот же, мерзавцы, как город изуродовали. Одно слово – фашисты! – сокрушался майор, человек интеллигентный, совершенно не умеющий материться.
Заводоуправление харьковского
Пришлось Янису заниматься не столько оценкой завода – огромного и порядком разбитого – как обустройством места расквартирования. Кому-то нужно и такими делами заниматься, поскольку замерзшие и голодные конструкторы и техники уже и не особо конструкторы.
В городе было не очень спокойно. По ночам постреливали, что-то взрывалось, в развалинах кого-то ловили бойцы НКВД. Но днем работал, шумел большой центральный рынок, смешно именуемый Благбаз, менялись вывески на магазинах, выстраивались говорливые очереди за продуктами. Ну и активно работали первые «разведгруппы» инженеров и строителей, готовя восстановление на знаменитом Паровозостроительном и ХТЗ, и на иных многочисленных заводах и мастерских.
Скрутилось и лопнуло всё в один день. На Московском проспекте грузовичок Яниса остановился рядом с ЗиСом, водитель в замасленной ушанке высунулся:
— Слыхал? Немцы фронт прорвали. Завтра в Харькове будут.
— Да ладно, откуда прорвали-то?!
— Оттуда, брат. Эх, опять тикать будем…
Янис доехал до завода, поколебался, но доложил начальству.
Майор Середа выглянул из-за только что уставленного кульмана с чертежом заводского цеха, нахмурился:
— Не ожидал от тебя, Выру. Рассудительный же, опытный человек, и вдруг панические слухи разносишь. Причем, совершенно безосновательно.
— Я, товарищ майор, тоже так подумал. Но решил, что нужно сообщить. Если провокация, так наверное, еще будут такое говорить.
— Отвлекаться от работы нам нельзя, товарищ сержант. Лучше скажи бойцам, пусть за печкой получше следят. Пальцы мерзнут чертовски…
Насчет печки Янис сказал, но буквально через час зазуммерил телефон отдела. Конструкторы, техники и инженеры, замерев, слушали, как кричит в трубку Середа:
…— Да как?! У нас оборудование, ценное, только что установленное… А транспорт?... Послушайте, ну прорвалась там какая-то группа, пусть и с танками… Есть… Есть «срочно»…
Майор положил трубку, обвел ошеломленным взглядом замерших специалистов:
— Уходим. Срочно сворачиваться. Немцы уже на Белгородском шоссе…
Завозились все-таки. Последние машины, перегруженные, выезжали уже утром. Первая часть разорвавшейся небольшой колонны уже, должно быть, добралась до окраины, там сборный пункт был назначен. Запрыгивая в кабину, очень сомневался Янис, что там встретятся – не имелось у инженеров и мастеров опыта отхода под огнем. А в городе уже явно шел бой. Ничего, должны наши фрицев остановить, не 41-й на дворе….
— Давай через Свердлова, напрямую, говорят, уже не проедем, – майор Середа пытался уместиться в тесной кабине: портфели, кобура, полевая сумка, рулоны чертежей, все мешало солидному инженеру. — Знаешь,
— Знаю. Дверь прикройте, а то посыплетесь…
…Гнал на полную, чуял, что дело плохо. Дело даже не в звуках стрельбы – на ходу их слышно плохо. Курад предчувствия метался по спине, колотил лапами и хвостом по затылку – газуй! Но отставала шедшая следом полуторка, кричал, высовываясь в окно, оглядываясь, майор:
— Не гони, Ян! Они потеряются!
Под обстрел попали на углу у площади Тевелева. Может, и не обстрел, а случайные два снаряда. Первый разрыв впереди сержант Выру видел, успел вильнуть, а дальше…
…Ничего дальше не было. Очнулся от того, что руку жгло. Задыхался. Дым вокруг клубился. Но было тихо. Тяжело. На лицо давило массивное плечо с майорской звездочкой на погоне. Капала кровь. Голова майора Середы стала меньше – затылок осколком срезало. Если бы Янис был способен думать, решил бы, что и ему самому голову напрочь оторвало – такая тишина в мозгу, и не единой мысли. Грузовик лежал на левом боку, было понятно, что горит, но почему-то горит очень медленно, беззвучно и красиво.
Выползал Янис, наверное, очень долго. А может, и быстро. Не было мыслей, сдвигал с себя мертвое тело, щемился наверх, к ставшей потолочной двери. Вылез, упал на мостовую, боли не ощутил. Разгорался «газик», полз прочь от машины сержант в дымящейся телогрейке, на мостовой раскинулась щепа от кузова, инструментальные ящики, бумаги, драгоценно блестели рассыпавшиеся штангенциркули и микрометры.
Тишина. Проскочившая мимо машина с развевающимся драным тентом, скачущие упряжки – мелькают лошадиные ноги, расплескивают лужи подковы. Ни звука…
Наверное, потерял сознание товарищ сержант, едва успев отползти от машины. Не видел и не слышал, как пыхнул-взорвался бензобак…
…Вроде несли, за ворот телогрейки, за сапоги – у лица болтался приклад чьей-то порядком обшарпанной винтовки. Янис пытался что-то сказать, не выходило ни звука. Мир оставался абсолютно тихим, вялым, бессмысленным. Наверное, теперь всегда так будет. Зачем несут? Куда несут?
Так и не узнал Янис, кто его подобрал, как несли-везли до госпиталя. Первые обрывки мыслей появились, когда лежал пластом на матрасе. Мыслей было негусто – подивился причудливым пятнам на голом матрасе, отсутствию боли. Предплечье в обрезанном рукаве гимнастерки было замотанно бинтом – белоснежным, но с проступившими пятнами мази. Э, кто так бинтует неаккуратно? И почему тихо? Мысли исчезли, словно, сквозняком сдуло…
Очнулся из-за того, что напоить пытались. Чай, кислый, странный. Ничего в этом мире нет, только вкус и остался. Смотрел Янис, особо не понимая. Девушка, широколицая, в белой косынке… на Киру совсем не похожа. Кружка и губы девушки шевелятся… Чего-чего?
«Кон-туж-ен, ко-н-тужен, к-онт-ужен»… это как?
— Мне не больно, – попытался объяснить Янис. Вроде шевелил губами, что-то издавал вслух, но вряд ли членораздельное. А может, просто казалось, что издавал? Но санитарка что-то поняла, улыбалась болезненно. Наверное, ей самой больно.