Темный янтарь 2
Шрифт:
Провалился Янис в беспамятство, пытаясь понять, почему всем вокруг очень больно, а ему нет. Видимо, повезло.
Очнулся и сел. Голова кружилась, и хотелось пить. И наоборот тоже очень хотелось.
В полной тишине Янис, опираясь о стену, встал. Ноги слабые, но держали. Кстати, обут – сапоги на ногах. Это хорошо. Но почему не разули? В госпитале всегда раздевают. И моют. Или это не госпиталь?
Лежали неподвижно на полу и койках люди. Забинтованные, но в грязной форме,
Уборную товарищ Выру – все же, видимо, крепко контуженный – найти был не в силах. Пристроился за распахнутой дверью, полил. Было стыдно, но зато легче. И звуки какие-то в ушах стали прорезаться. Треск, гул. Станки где-то рядом работают? Не, слишком неравномерно. Перестрелка?
Оперся руками о подоконник, навалился животом. Из треснутого стекла дуло, от этого почему-то было легче. За окном голые деревья… Сад? Парк? Вон забор… Ой, это же госпиталь. Был здесь Выру. Заезжал. Улица такая… непонятная… тоже смешная.
Сработали остатки памяти связного-посыльного. Улица Трин-кле-ра. Кто такой или что такое это Тринклера, неизвестно, но название помнится. Тут клингородок[1]. Большой госпиталь. Но тихий.
Нельзя сказать, что мысли товарища Выру как-то враз оживились и ясность появилась. Вот беспокойство появилось, это точно. Обернулся. Раненых вытаскивают. Причем бегом, не особо церемонясь. И дует зверски. В госпиталях так не положено, этак все ранбольные попростужаются. А если всем плевать, значит… Эвакуация? Срочная?
Да. Точно. Чего уезжали спешно? Немцы?
Надо как-то узнать, уточнить...
Янис побрел обратно в палату. Или в приемную.
Комната была пуста. Лежак с клеенкой. Матрацы, тряпье, огромный ком бурых бинтов…
Не та комната. Нужно уходить. Все уходят. Торопятся. Не должен сержант Выру отставать.
Дует. Холодно там. Снаружи. Март. Точно, март. Сырой, холодный месяц.
Связной-посыльный постоянно должен быть готов к службе. И директор МТС – пусть и временный – тоже. Что же голова такая тупая?
Янис, опираясь о стену, нагнулся и поднял одежду. Бушлат. Брезент, но с подкладкой. На спине здоровенное кровавое пятно и дырка. Нет, две дырки. Неважно.
Надевая бушлат и не попадая рукой, товарищ Выру побрелв коридор.
Снова тащили раненых. Без носилок. Санитарка за ноги помогает нести человека. Халат аж черный. Кричит, головой на лестницу кивает. Да, нужно уходить.
Пытаясь понять – та это санитарка, что чаем поила, или совсем другая? – Янис начал спускаться.
Двор, беготня. Возницы подхлестывают повозки, разворачиваются машины. Э, вот ты – на автоцистерне – разве так разворачиваются? Подавишь людей, дурень.
Что-то было не так. Янис потрогал
Немцы рядом. Нужно уходить.
Грузили в кузов носилки с ранеными, забирались те, кто сам способен двигаться. Им передавали шинели и одеяла, почти беззвучно раззевались рты людей.
…— езь, … ля… рее!
… — аводи!
… — уй, там!
Стоял под стеной автобус, большой, штабной, битый, с проломленным корпусом. Наверное, не снаряд бахнул, а под рухнувшую стену попал, или изрядным деревом придавило-промяло. Помнится, был случай в Астрахани…
Янис почувствовал, что думает не о том. Вот – не заводится автобус. Капот открыт, задницы торчат, орут.
…— лятор! Твою… ж!
…— и вот… оно… ться…
Странные какие-то задницы, особенно левая. А вот тот раненый боец ручной стартер впервые в руках держит…
Вот совершенно не в силах был сержант Янис Выру что-то делать. Но ведь не заведут, видно же, что не заведут. А во дворе народу копошится… ГАЗ-05[2] – это для пятнадцати пассажиров. Можно и больше посадить. Если нужно.
Нужно.
Янис поймал за рукав торопыгу с ручным стартером:
— Стой. Двиньтесь.
Видимо, какие-то звуки все-таки удалось издавать. Раздвинулись. Человек слева сверкнул пронзительно-зелеными глазами:
…— ожешь?
— Я контуженный, не слышу, – сообщил Янис, оценивая двигатель.
Рядом что-то говорили, даже кричали, постукивал пулемет на далекой-далекой улице. Сержант Выру не отвлекался.
Вполне себе ничего двигатель. Видно, что ухаживали, обслуживали. Годный водитель был. А чего тогда упираемся? Ну-ка, движок..
— Отвертку дайте. И нож.
Дали. Справа протянули штатную авто-отвертку, слева нож. Прямо ого, ножичек – штык немецкий, отточен прямо образцово.
— Это дело, – признал Янис.
Что-то сказали, исчезли. Не отвлекаться.
Прочистил, продул, качнул. Отплевываясь от бензинового вкуса, сполз на землю. Должна завестись, видно же, приличная, сознательная машина.
От знакомой возни даже как-то полегчало. Забрался на сиденье. Стартер… Схватилось сразу, задрожала-завибрировала от работы двигателя большая машина. Есть взаимопонимание, его контузией не выбьешь.
— Где водитель?
Из кабины не выпускали, пихали обратно на сиденье.
— Я водитель? – удивился Янис.
Кричали, все разом, вообще ничего не понять.
— Ладно. Грузитесь. Только я контуженный, ничего не слышу. Показывайте.
Махали руками, побежали, уже лезли легкораненые в переднюю дверь, в кормовые двери немногочисленные ходячие помогали затаскивать лежачих. Кто-то звонко кричал, торопил. Закусив губу, поднимал-забрасывал носилки с ранеными в автобус младший лейтенант – забавный, интеллигентненький, со ссадиной на носу, наверное, очки разбил, но ничего так, сильный, наверняка в институте спортсменом был.