Темный янтарь 2
Шрифт:
Товарищи офицеры разом челюстями задвигали, сейчас дело на ор пойдет.
— А вы, этакие панцирные и штурмовые, значит, вторым эшелоном пойдете? – начал нагнетать комполка.
— Мы штурмовые, мы идем первыми. Батальон поднимается, имитирует атаку, но как только немцы переносят минометный огонь на левый скат, батальон ложится. Штурмовая рота идет в лоб. С задачей успеть до обратного переноса огня.
Молчат.
Потом комбат-три – они остаются в резерве – уточняет:
— Что, так прямо и в лоб?
— Это короче. И мы панцирные, тяжелые, –
— Капитан, твои не встанут, это прямо на пулеметы, – бормочет начальник штаба.
— Встанут, я ручаюсь. Главное, иметь отвлекающий маневр, – Серега смотрит на комбата-два: — А твои как? Им дважды вставать придется. Первый раз на пробу, а второй-то всерьез. И второй всегда сложнее. Но на высоте нам без своевременной поддержки хреново придется.
Комбат-два пожимает плечами:
— Поддержим в срок. Но кто у тебя останется, чтобы за вершину цепляться?
— Останутся. Мои смогут, – заверяет капитан Васюк.
Промелькнувшее выражение на остролицем лице комбата-«два» говорит о многом – тяжело его стрелки встают. Серега и сам видел: рыхловаты пехотные роты, даже не числом – пополнили их недавно, но именно что недавно, еще нет опыта и лично-коллективного понимания. Ну тут уж ничего не поделаешь. Всё «по возможности», как говорят штабные, неглупые люди.
Исходные позиции заняты, летняя ночь коротка, и 9:00 утра кажутся уже глубоким днем. И артподготовка – уже третья – тоже коротка. И сигнальная ракета на солнце едва заметна.
— Пошли. Бодрей!
Танков, как и артиллерийской поддержки, не особо много, но они есть. «Тридцатьчетверки», пехота следом, штурмовики даже на взгляд заметно отличаются – в кирасах лишь треть бойцов, но все нагружены-навьючены поплотнее.
Бежит товарищ Васюк по негустой траве, оценивает спины своих – ничего так, пока уверенно идут, а что скорость средненькая, то понятно, то простительно…
Немецкий минометный огонь пока терпим. Рвутся мины, но сопротивление первой немецкой траншеи невысоко – драпает фрицевское боевое охранение, угадывается движение в ходах сообщения…
Прыгают бойцы в траншею. Финиш… но промежуточный.
— Шире! Разошлись, разобрались!
И все же немецкие траншеи пахнут как-то иначе. Сравнить трудно, но есть такое дело. Чуждо пахнут.
Траншея пуста, даже хлама не очень много. Никаких трупов. Предсказуемо. Удрали своевременно. А вот высота впереди – отсюда – от подножья – прямо гора какая-то. Не Эльбрус, конечно, но смотреть страшновато.
Капитан Васюк идет по траншее, громко оповещая:
— Вот, товарищи, перед нами гора Эльбрус, одна из знаменитейших и красивейших вершин Советского Союза! Чудное место! Воздух, чуете какой? А пейзажи?! Сейчас забежим на верхушку: налево будут альпийские луга. Коровки недоенные, бубенчики, и эти… девушки-пастушки в шляпочках. Направо – пляж. Там без шляпочек, но тоже недоенные. И кипарисы у тропинок, кипарисы… Кто не знает, кипарисы – это елки такие, неколючие, уютные…
Бойцы
— А что со связью? – без особой надежды интересуется комроты.
— Есть пока. Устойчивая, – рапортует радист, но в голосе его нехорошее предчувствие.
Наша артиллерия повторяет огневой налет. Это по плану. От немцев постреливают пулеметы, но то так… примеряются. Капитан Васюк в последний раз уточняет направление атаки со взводными, отсылает к взводам. Пока потерь нет. Но будут.
Бинокль приближает склон. Воронка, бруствер, травка на нем напихана слишком равномерно, но прижилась, растет маскировка.
— Что думаешь, Тарасов, имеет ботаническая растительность, которая кустики-деревья-травка, личную сознательность или совсем аполитична? – спрашивает Сергей, не отрываясь от бинокля.
Ротный резерв перекуривает, расположившись рядом с КП.
— Полагаю, от типа ботаники зависит, – вдумчиво говорит сержант Тарасов. – Вот клен определенно сознателен, или например – крапива, та вообще хитроумна. Пырей – туповат, ива – слабовольна, она кому угодно тенек даст. Сознательнее всего – дуб. Мы в отряде как-то эсесмана вешали, так дуб ветвь так и подставлял. Хоть на том суку, хоть на этом. Ненавидит фрицев.
Рассудителен Тарасов, успел в партизанах повоевать. Староват для штурмовой роты, но как без таких опытных людей?
Серега все чаще поглядывает на левый фланг, старается думать об отвлеченном. Был бы жив отец, наверное, тоже в звании был бы. Возраст как у Тарасова, но имел образование, ушел бы в 41-м командиром, как же иначе. Майором был бы уже. Определенно, майором. И какие-нибудь горно-стрелковые части, они по его профессии…
Вот же… ну что они возятся?! Артналет уже кончился, бойцы остынут.
Пехота зашевелилась, неравномерно полезла из траншеи, крик жиденький: то ли «ура», то ли «банзай!» или вообще нехорошее «про маму» – и со ста метров толком не расслышишь.
Немцы немедля огонь открыли, засвистели мины… но тоже так… вполсилы, словно знают, что обман с атакой. Но все же бьют. И ждать больше нечего.
— Давай дымы! – кричит комроты.
Летят из траншеи дымовые шашки, начинает клубиться дым.
— Ро-ооо-та! В атаку! Вперед! – рвет глотку капитан Васюк.
Вот он – момент пехотно-саперно-штурмовой истины. По сути, от того, как встанут, как начнут, зависит почти все.
Выбирается в пелену дымовой завесы саперно-штурмовая, остающаяся резервная группа помогает товарищам: даже по довольно аккуратным немецким ступенькам выбраться наверх в массивном нагруднике, с навешанным снаряжением и боеприпасами не так легко.
И усидеть в траншее легкому, злящемуся капитану Васюку очень сложно. Кираса, автомат, запасной диск, пара гранат и пистолет – вот и все. И ноги не болят, кажется, взлететь на бруствер одним вздохом способен. Но нельзя, нельзя, гвардии ротный не штурмовик…