Темный янтарь 2

Валин Юрий Павлович

— Долой! Прочь из армии и флота! Не годен! Пшёл вон домой, лечиться, легкое разрабатывать! – категорически рубанул ладонью военврач.

— Э… а война?

— Что война? Тут ты не единственный на войне… как там тебя… Ян Батькович. Тебя после первого ранения должны были списать в гражданские шпаки, однозначно и категорически. Отвратительное безобразие! Преступная халатность!

— Меня и списали, товарищ военврач 1-го ранга. В судоремонт.

— Никаких судоремонтов! Только легкий труд, желательно на свежем воздухе. Как ты вообще флотскую медкомиссию прошел?

Янис в двух словах описал обстоятельства.

Военврач крякнул:

— Да, события. Диктат случайностей. Но все равно – домой поедешь. Без разговоров! Минимум полгода,

потом переосвидетельствование. И заруби на своем эстонском носу – ты и без фронта можешь концы отдать. Весьма легко и непринужденно. Если будешь курить, пить, баб чересчур иметь и работать на дымном производстве. Впрочем, баб - можно. Остальное категорически нельзя! Так и запомни! Околеешь без всякой пользы родной стране и отечеству. А нам люди нужны. И сейчас, и после войны, всегда нужны. Ты кто по довоенной специальности?

— Электрик.

— Вот! Интеллигенция, элита трудового пролетариата! Весьма востребован! Только без этого… натужного воздвижения столбов, мачт и вышек. Винтики там, контактики, проводочки. И усиленное питание. Мамка есть? Пусть кормит от пуза, понимаю, война, но возможности нужно изыскать.

— Нету. И мамки нету, и дома. Немцы там, – угрюмо сказал Янис. – Разве что здесь, в Ленинграде по специальности работу найду.

— Никакого Ленинграда! Никакой сырости! Тебе чистый воздух нужен, кислород, чистая атмосфера, молоко, желательно, козье… Ага, вот! – военврач ловко упал за стул, дернул к себе бумагу. — Сейчас направление и предписание выпишу. Там отличная врачиха, талантливая, хотя и молодая. Заодно привет передадите. Гречихина, решение комиссии – фиксируем завтрашним днем, через два дня – на выписку! Пусть молодой человек проваливает из Питера, пока нас повторно не отрезали по фронту. Литеру, все остальное, оформить без фокусов!

— Товарищ полковник, фамилию мою основную в документах помяните! – взмолился Янис.

— Это можно. И фамилию, и вторую фамилию, и партийный псевдоним… — ворчал доктор, стремительно и мелко исписывая листок. – Это у нас есть. Молока нет, жиров нет, а фамилии – это пожалуйста. Но уговор – лечиться без дураков! Попадете ко мне повторно с вот таким легким и таким кашлем – не помилую!

***

Осознал товарищ Вира-Выру, что едет в глубокий-глубокий тыл, лишь дня через три. Эшелон, составленный из до изумления разбитых-переразбитых вагонов, выскочил из Ленинграда на такой скорости, будто на пожар летел. Сквозь пробитую крышу зверски дуло, Янис с одним дедом-токарем с Кировско-Путиловского завода на полустанке успели ухватить лист кровельного железа, кое-как залатали крышу. Работа на крыше жутко спешащего вагона не особо походила на предписанный легкий труд, но настоящее лечение, видимо, должно было начаться где-то далее. Вагон был переполнен: женщины, дети, старики, списанные из армии инвалиды – тесновато. Но, несмотря на тряску, Янису было как-то полегче: когда слабость накатывала, можно было лечь, пусть с поджатыми ногами, но подремать. Вспоминался пулеметный взвод, думалось, как там бойцы, не отрезали ли Витьке побитые гранатой ноги. Нет, ноги, наверное, оставили – опытным специалистам вроде военврача-сквернослова можно доверять, лишнего не отчекрыжат.

Догромыхал эшелон до узловой, начали пассажиров пересаживать-распределять в вагоны поприличнее, тыловые. Станция была целая: не то что следов обстрелов, даже воронок от бомб нет. Распрощались с бывалым путиловцем и его семейством, вот очень толковый дед был, в токарном деле и по металлу – виртуоз, интересно рассказывал.

Ехал Янис дальше на восток, уже почти месяц на колесах, – в такую даль рельсы и медицинское предписание завели, что и представить страшно. До войны и не думалось, что нормальный молодой электрик из Луру в такие места может заехать: уже не лес и поля за окном, а дикая степь и предгорья. Ну, трофейные часы пришлось продать – курад с ними, они не особо счастливые

были, а Серый поймет – он тоже знает, что такое «жрать хочется». Наверное, уже подлечился, на фронт вернулся, воюет вовсю. А тут… стыдно. Но, хоть силенки у гражданского товарища Вира-Виру еще имелись, кашель досаждал вовсю. Прав военврач – нужно подлечиться, а то толку от такого электрика, что на фронте, что в тылу, маловато – действительно, одни хлопоты с койко-местом и похоронами.

[1] Если точно, 4-я рота 2-го батальона 6-й морской бригады (командир - старший лейтенант М. А. Шацкий, политрук А. Я. Якушев).насчитывала 225 бойцов. Об усилении десанта и наличии в его составе станковых пулеметов точных сведений нет.

[2] Видимо, сразу после высадки десант разделился на две группы. В «восточной группе» находился командир и политрук роты. Расчет нашего пулемета оказался в «западной» группе.

[3] Совхоз «Пролетарский труд».

[4] По дороге двигалось отделение немецких саперов, направляющееся менять фланговый дозор.

[5] Несмотря на все усилия, 6-я морская бригада и 44-я стрелковая дивизия в этот день успеха не добились. Противник удерживал высоты, надежно простреливал шоссе. По камышам бойцам морской бригады удалось продвинуться, они были в километре от Матисова канала, но закрепиться не смогли.

[6] В бою с нашим десантом принимала участие моторизованная пехотная рота из состава 1-й пехотной дивизии немцев.

[7] К этому времени остатки двух взводов десантников были выбиты в кустарник к западу от железнодорожной насыпи. Около 16 часов 2-й батальон 154-го пехотного полка немцев начал продвигаться вдоль насыпи, саперная рота немцев в это время получала пищу и боеприпасы.

[8] Два из четырех взводов десантников вышли к основным силам морской бригады утром 4-го ноября. Десантники двигались по камышам, командовал взводами политрук роты Якушев. Это была «восточная» группа десанта. Западная группа погибла в полном составе. Есть сведения о десятке бойцов, прорвавшихся от дамбы на восток. Возможно, они тоже вышли к своим.

[9] Бывший Императорский клинический повивальный институт получил новое здание на Васильевском острове еще в 1904 году. После революции переименован во «Дворец материнства и детства». Весьма изящный и продуманный архитектурный комплекс.

Глава 7. Монастырские истории

Город, очень похожий на Красноборск

Резво шагал товарищ Васюк по ночной улице, имелась у посыльного срочная задача, оттягивала плечо винтовка – почти все как тогда, в Лиепае. Но все же здорово жизнь изменилась: и на рукаве повязка «Посыльный», и задача хоть и срочная, но не боевая, а главное, морда лица и ноги откровенно мерзнут – ибо декабрь. Идет время, марширует ускоренно и неутомимо, как самый главный посыльный начальник, который, видимо, на тонкие подметки ботинок и мороз вообще внимания не обращает. Курсант Васюк, как не старался себя тренировать физически и морально, на житейские мелочи все равно отвлекался.

Вообще осенью городок Красноборск[1] был неплох: река с пароходиками и баржами, приречные неспешные улочки, куцый клочок парадной набережной с прогулочной аллейкой, сохранившей налет провинциально-пышного купеческого размаха. Тогда – в первый раз – двигаясь с крошечного вокзала, Серега прошелся мимо местных достопримечательностей, оценил унаследованные от буржуйского прошлого парковые скамьи на мощных чугунных ногах-лапах. Само пехотное училище размещалось за мощными стенами бывшего монастыря – по первому впечатлению, тут можно было держать недурную оборону – вон какие бойницы, там хоть с винтовкой, хоть с «дегтяревым» засядь – пока еще артиллерия вышибет. Но опытный товарищ Васюк надеялся, что до обороны не дойдет – все же тыл, довольно глубокий.