Тень Аламута
Шрифт:
– Пожалуйста, сударыня. – Аршамбо торжественно подал девушке полотенце. (Он и о такой мелочи позаботился! Чудо!) – Должен предупредить вас: я привел одного человека. Он очень хочет вас видеть.
– Пожалуйста! С вами мне ничто не страшно.
– Прекрасно. – Аршамбо выглянул за дверь: – Входите, сударь. Она согласна с вами переговорить.
Гостя пришлось чуть ли не тянуть за руку. Гуго де Пюизе, рыжий оруженосец коннетабля, отчаянно смущался. В Иерусалиме он был совсем другим.
– Мелис, – робко начал он. – Ваше Высочество! Какое счастье
– Мерзавец! – Девушка шагнула к нему и влепила пощечину. – Какая же ты сволочь! Будь я мальчишкой, давно бы вызвала на поединок!
– Мелис? – ахнул он. – Что ты несешь?!
– Предатель! Меня в тюрьму бросили, пытать хотели, а ты…
Ну да, да… Если день не задался, если глаза с утра на мокром месте, любое королевское достоинство побоку. Мелисанда крепилась, сколько могла, но слезы всё равно потекли по щекам.
– Господи, Мелис! – юноша бросился на колени. – Я же не знал! Честно! Де Бюр в Триполи в тот же день умчался. Я бегал как проклятый – собирались словно на пожар… Клянусь яйцами святого Анто… – Он покосился на Аршамбо и благоразумно проглотил обрывок фразы. – Дворня болтала, что ты с матерью сцепилась. Но это же пустяки!
Мелисанда сузила глаза:
– Застенки тебе пустяки?! А что Незабудка со мной сделать хотел – тоже? Они б из меня… ремней… урода бы сотворили!
– Но… Мелис… я же не знал! Честно! Я бы… руками и ногами!..
– Убирайся, предатель! Уходи! Видеть тебя не могу.
Оруженосец попятился. В лице ни кровинки, только след пятерни на щеке.
– Прости, Мелис! Я… я уйду, честно… Но ты только прости!..
– Хорошо. Я тебя прощаю, – голос Мелисанды звучал ровно и бесстрастно. – А теперь убирайся.
Гуго закусил губу, повернулся и убежал. Принцесса всхлипнула и вновь прижалась щекой к плащу магистра.
– Сир Аршамбо, – негромко приказал де Пейн.
– Я, мессир!
– Мы с принцессой отправляемся в штаб-квартиру ордена. Ты же волен поступать по своему усмотрению.
Храмовники обменялись взглядами. В глазах командира Аршамбо прочел недостающее.
– Клянусь яйцами святого Антония, – четко отрапортовал он, – я всё сделаю как надо.
– Тогда исполняй.
Храмовник умчался вслед за юным оруженосцем.
– Пойдемте, сударыня, – предложил магистр. – Думаю, к часу девятому он нагонит нас и доложит, как исполнил задание.
Магистр ошибался. В этот день Мелисанда больше не встретила Аршамбо. Равно как и других храмовников.
СЕМЬ ФИНИКОВЫХ КОСТОЧЕК И ЕЩЕ КОЕ-ЧТО
Охота началась.
Сорок… нет, уже тридцать девять бандитов рыскали по городу, разыскивая храмовников. Габриэль строго-настрого запретил своим подчиненным убивать рыцарей. Его замысел состоял в том, чтобы расправиться с орденом силами антиохийской стражи. Сам того не ведая, Аршамбо сильно помог ему. Коннетабль Бертран, конечно же, не забыл, как его в присутствии воспитанника обещали наградить добрым пинком. Снисхождения ждать не приходилось.
Аршамбо
– Нет, парень, – объяснял храмовник. – Всё проще. Она ведь женщина. И пусть у нее в родне полно всяких хренов с горы. Принцесса не принцесса – какая разница? Тебе бы выждать, – он приложился к бутыли. – Выждать, клянусь розами святой Дорофеи, совсем чуть-чуть. Пока ее совесть заест.
– Но, сир Аршамбо! Она ведь считает меня трусом и предателем.
– Отринь печали, – храмовник покровительственно похлопал мальчишку по плечу. – Я-то знаю, как оно бывает. Главное, чтобы в сердце предательства не было.
Мальчишка вздохнул. Он уезжал из Иерусалима в полной уверенности, что с Мелисандой всё в порядке. Единственное, в чем его можно было упрекнуть, что он не зашел попрощаться. Но ведь оруженосцу не так-то просто встретиться с принцессой.
А Мелис в это время сидела в тюрьме. И над ней глумился Незабудка. При мысли о палаче на скулах мальчишки выступили желваки. О, горько пришлось бы мерзавцу, останься он жив!
– Я бы вообще советовал тебе… Что там за шум?
Совет Аршамбо остался невысказанным. У церкви Святого Петра бесновалась толпа. Забияка со стажем, храмовник хорошо отличал оттенки народного беспокойства. Гомон в духе «батюшки, грабят!» он никогда бы не перепутал с «турки на стенах! всем к оружию!».
Сейчас же происходило нечто непривычное. Расцвет инквизиции миру еще предстоял. До дня рождения Торквемады оставалось лет триста, так что храмовник не сразу понял, что творится.
– Огню, – орали зеваки, – огню бесовскому кланяется!
– Мочой умывается! Христа ругал, паскуда!
Дело пахло дракой и безобразием. Аршамбо оживился. И первое, и второе он обожал.
– Пойдем, – бросил он спутнику. – Надо разобраться.
Разбирательство длилось недолго. Из толпы выскользнул замурзанный постреленок лет пяти-шести.
– Дядя Аль Аббас! – радостно завизжал он, бросаясь к храмовнику.
– Гасан? Что ты здесь делаешь? – Ребенок ухватил рыцаря за полу плаща:
– Дядя Аль Аббас! Там кафила поймали!
– Кафила? А, кафира! Неверного. Ну пойдем, посмотрим.
Поймали – это звучало слишком громко. На ступенях стоял великан в полосатом халате, с посохом в руках. Великан насмешливо скалился. На него наседал оборванец с повязкой на левом глазу.
– Это вы, сволочи, Христа продали! – разорялся он. – Огнепоклонники! Сучьи выкормыши!
В вопросах веры нищеброд разбирался слабо. По если бы каждая сильная глотка принадлежала праведнику, то Царствие Небесное на земле наступило бы уже много веков назад.
– Осади назад! – рявкнул Аршамбо. – В сторону, хамье!