Тень Аламута
Шрифт:
Зеваки расступились. Образовался проход, по котором храмовник и Гуго де Пюизе двинулись к человеку с посохом.
– Что здесь происходит?
– Всевышний ведает, уважаемый, – пожал плечами тот. – Впервые вижу такое собрание безумцев.
Из толпы вытолкался священник в вытертой рясе. Загорелое лицо его скрывалось под капюшоном. На щеках поблескивали дорожки пота.
– Ты гебр, огнепоклонник, – святой отец ткнул пальцем в великана. – Не ты ли рассуждал о Боге нашем, Иисусе Христе?
– Не я, – отвечал Рошан. – Я вообще только что здесь появился.
– Не
– Эй, эй, уважаемый! Я всего лишь…
– Далее ты доказывал, что раз суждения эти противоречат друг другу, то одно из них ложно, и тем возвел косвенную хулу на учение святой нашей матери-церкви!
Рошан забеспокоился. Священник-голодранец вещал непонятно, но убедительно. Люди, с младенчества воспитанные на святых писаниях, воспринимают подобную манеру изъясняться не рассудком, но сердцем. Они хорошо знают, что за словами «не ты ли говорил, что…» обязательно последует «и схватили его, и потащили на судилище», естественно переходя к «и претерпел он за веру свою». Становиться героем нового апокрифа Рошану никак не хотелось.
– Мир с тобой, старик, – сказал он. – Солнце Антиохии жарит вовсю. Ты, наверное, устал. Посиди в тенечке, отдохни.
– Не ты ли предрекал нам беды?! Зло и добро, говорил ты, равно исходят от нашего бога. Оттого не способны мы, христиане, различать их и смешиваем одно с другим. И приводил ты примеры из Писания, и глумился и насмехался над папой римским. Бей его, католики!
Дольше медлить было нельзя. Фаррох взмахнул посохом, и священник полетел в пыль. От резкого движения капюшон свалился с его головы. Разметались овечьи локоны. Проходимец заголосил:
– Караул! Язычник отца святого убивает!
– Бе-ей гада! – разнеслось над площадью.
Не тут-то было. Посох Рошана загудел, превращаясь в подобие мельничного крыла. Движения его всё убыстрялись. Казалось, гебр прикрывается прозрачным щитом, перекидывая его из руки в руку. Кто-то из торопыг сунулся вперед, но тут же пожалел об этом. Треск, вскрик – один из смельчаков отался лежать, второй уполз обратно в толпу. Двигался он по-крабьи боком, прижимая к груди сломанную руку.
– Кому еще не терпится? Давайте, уважаемые, не стесняйтесь!
– Нехристь! – взъярилась толпа. – За что он мирных католиков побил?!
В Рошана полетели камни, палки, ножи. Храмовник прыгнул вперед:
– Попробуй-ка этого, язычник! – и выхватил меч.
– Пусть его святой рыцарь порежет! – взревели простолюдины. – На-ка! Вмажьте ему, ваша милость!
Аршамбо был достойным сыном своего времени. Он совершенно не понял обвинений, выдвинутых святошей. Ему плевать было на парадокс Иова и тому подобную заумь. На его глазах оскорбили Христа (по крайней мере, так сказал священник), а значит, обидчик должен умереть.
Аршамбо отшвырнул плащ и остался в коричневой полотняной рубахе до колен.
– Сразимся?
– С превеликим удовольствием,
Толпа отступила, давая место бойцам. Непрошибаемая стена вони – сандал, пот, мускус и прелое полотно – чуть рассеялась. Гебр и храмовник закружили по площади, нанося незначащие удары, приглядываясь друг к другу. Меч храмовника прыгнул вперед. Рошан отразил удар, сбив клинок у самого горла.
– Силен, паршивец! – изумился рыцарь. – Клянусь титьками святой Агаты. А это как?
От второго удара гебр увернулся. И тут же атаковал посохом в ключицу и голову, едва не убив. Пошла потеха. Рубился храмовник самозабвенно. На шесть ударов пришлось пять упоминаний святых. Правда, святую Сесилию он вспомнил дважды. Первый раз, получив локтем по шее, второй – поскользнувшись на ослином навозе.
– А парень неплох, – уважительно заметил Аршамбо. – Жаль, что язычник… Ну а это возьмешь?
Меч плеснул серебристым языком пламени. Фаррох чудом убрал голову. Посох его скользнул по запястью рыцаря. Раньше, чем тот успел выругаться, второй конец дубинки сбил кожу на скуле. В голове взорвался океан белого пламени.
Пока храмовник поднимался с земли, Рошан мог трижды его убить. Но не сделал этого.
– Эй, франк! – крикнул он. – Ты заметил, что у священника нет тонзуры?
Рыцарь мотал головой, пытаясь вытрясти из нее огонь:
– Э-э… У-у… Что?!
Смысл вопроса с трудом доходил до него. Аршамбо напряг память. Вот капюшон слетает с головы крикуна. Овечьи локоны, злое смуглое лицо… И – ни намека на лысину.
Священник без тонзуры – ложный священник. Переодетый ассасин.
– Сир рыцарь! – отчаянно закричал оруженосец. – Спасайтесь! Сюда идет стража!
Зеваки бросились врассыпную. Гасан и лжесвященник переглянулись и тоже заспешили прочь. К поединщикам бежали шестеро солдат во главе с тощим растрепанным рыцарем. Вид их не предвещал ничего хорошего.
– Эй, вы! – закричал командир патруля. – Бросайте оружие и сдавайтесь!
– Обвиснешь, сурок! – прохрипел в ответ Аршамбо. – Сдавалка еще не отросла.
Его мутило. Перед глазами плавали зеленые круги. Даже убежать и то становилось проблемой.
– Я с вами, сир, – Гуго выхватил меч. – Держитесь!
– Зря ты это, юноша… Очень зря.
Аршамбо поискал взглядом гебра. Тот, как и следовало ожидать, проявил благоразумие и ретировался. И правильно. Ему-то что геройствовать?
– Что я вижу? – хмыкнул командир стражи. – Похоже, эти олухи решили сопротивляться. Не убивайте их, ребята. Просто избейте хорошенько!
Стражники двинулись на Аршамбо. Тот стоял неподвижно, низко наклонив голову, словно бы к чему-то прислушиваясь. Эта мнимая неподвижность и обманула стражников. Никто не ожидал от него той прыти, с которой он вступил в бой. После первого удара командир патруля лишился меча, а его помощник – доброй половины зубов. Храмовник бил наверняка. Гуго защищал спину приятеля. От его неуклюжих выпадов толку было мало, но их хватало, чтобы удержать противника на расстоянии.