Тень друга. Ветер на перекрестке
Шрифт:
Рокоссовский — он командовал тогда 16-й армией под Москвой — и Панфилов, командир знаменитой 8-й Гвардейской дивизии, и многие другие высказывались за погоны.
Их суждения сводились к тому, что ведь не все установления старых армий вызывались их классовой природой. Были и такие, что брали свое основание в боевом опыте, военной целесообразности.
Хорошо помню, как, поддерживая мнение Рокоссовского, я сказал: «Наверно, вы правы. Одно дело обращение «нижнего чина» к офицеру — «ваше благородие», выражающее классовую принадлежность солдата, а другое — знаки воинского различия, укрепленные на погонах».
— Будут
— Вот уж чего не знаю, того не знаю, — ответил командующий. — Если спросят мое мнение, я — «за».
В поездках, во встречах с командирами разных степеней я накапливал материал, связанный с военными традициями. Самый первый импульс такого интереса к этой теме дала мне, как я уже писал, библиотека братьев. Она составилась из книг, накопленных ими еще во время гражданской войны и в первые мирные годы.
Братья вели кочевую жизнь, имуществом не обрастали, и большая часть их книг оседала в доме родителей, в городе Курске, где я учился в школе и главным образом читал и читал, прерывая это упоительное занятие только для опустошительных набегов совместно с приятелями на окрестные яблоневые сады летом, а зимой — для «лыжных» катаний на двух деревяшках в Горелом лесу.
Потом, когда я, еще мальчишкой, приехал в Москву, то первым делом притащил с собой два ящика с книгами братьев, а так как я жил на первых порах сначала у одного, а потом у другого, то и книги эти всегда были у меня под рукой.
Пригодилась мне эта библиотечка на работе в газете «Красная звезда». Собственно, она и дала основные военные знания, а главное — приохотила к военной книге.
В конце 1942 года редактор таинственно позвал меня в Управление тыла Красной Армии.
— Что будем там делать? — спросил я.
— Ничего. Смотреть!
— Смотреть и слушать, — хотел я его поправить.
— Нет. Только смотреть.
Я ничего не понимал. Но прекратил расспросы. Судя по всему, сюрприз редактора не обещал ничего неприятного: смотреть так смотреть. Впрочем, на разговоры в пути было мало времени. Управление тыла находилось недалеко от редакции в большом угловом доме на улице Горького. В подъезде Управления нас ждал майор. Из его обрывочных замечаний можно было понять, что он встречает нас по поручению самого начальника тыла Хрулева — человека, хорошо известного армии своей энергичной деятельностью.
Мы пошли за майором. Как видно, нам действительно предстояло увидеть нечто неожиданное. Особенно мне. Редактор, кажется, был в курсе дела уже давно. Майор подвел нас к двустворчатой двери — такие обычно ведут в большие залы, — сделал приглашающий жест, и мы очутились... В глаза брызнуло желто-золотое, серебряное.
Где мы? Неужто попали на банкет или на прием с участием иностранных атташе? Я увидел военные мундиры разного покроя, в различной степени украшенные золотым шитьем, аксельбантами, галунами, шевронами. Какой армии все эти формы? Они не были похожи ни на французское обмундирование, ни на английское, ни на американское. Были там пышные мундиры, столь щедро оснащенные золотом, что хотелось зажмуриться. Куда мы попали?
Но нет, то был не банкет, не прием, а выставка образцов новой военной формы с погонами. Иллюзия длилась лишь мгновенье. За дверью оказалось помещение, похожее на портняжную мастерскую или огромную витрину магазина,
Но если редактор хотел вдохновить меня этим зрелищем, то он добился этого вполне. Я, с непонятным мне самому волнением, смотрел на погоны, сделанные из галуна особого переплетения: для полевых — из шелка цвета хаки, для повседневных — из золотой волоки, отделанные по краям цветным кантом; смотрел на знаки различия, размещенные на поле погона, — звездочки, просветы, нашивки и эмблемы. Мелькнула мысль: а как бы отнесся к такой форме брат Роман, чья скромная шинель и гимнастерка гражданской войны хранились когда-то в Курске?
Мы с редактором сошлись во вкусе. Нам понравились образцы комплекта, наиболее скромного по отделке, «тихие» — полевые и повседневные, но достаточно по-военному нарядные. Вот они-то и походили на старорусское военное обмундирование. Между тем мы узнали, что ни один из комплектов еще не был утвержден окончательно.
— Вот, — сказал редактор после того, как я, разинув рот, обошел всю выставку, нагляделся вволю и даже украдкой пощупал прекрасное армейское суконце, — вот, видели, теперь пишите статью о мундире и погонах.
— Что же именно?
— Ну, там... их историю, и все такое. Срок пять дней. Указ может прийти в любой момент. Сталин посмотрит — и все.
Да, за дело следовало браться немедленно. Редактор и сам не любил бесцельной гонки, но тут все могло решиться в одно мгновенье. Введение погон и новой формы — не шуточное событие в армии. Его надо было объяснить читателю и сделать это точно в срок, в том же номере газеты, где будет опубликован указ.
Возвращаясь в редакцию, я обдумывал содержание статьи. История? Конечно, начинать надо было с происхождения погон. Ведь в номере обязательно пойдет передовая статья, а в ней будет сказано все, связанное с современностью. Итак, история.
Беседы и чтения сорок первого и сорок второго годов не пропали даром. Они побудили меня тогда же собрать кое-какой материал. Но вот эволюция формы, ее генеалогия? И тут на помощь пришло нечто прочитанное когда-то в библиотеке брата Романа: кавалерия... Густав Адольф... «Удар смерти»... Да, кавалерия! Сейчас, по дороге в редакцию, намять подкатила к сознанию: само возникновение погон связано с этим родом войск.
Остальное уже было делом усидчивости.
Через несколько дней, в ночь с 6 на 7 января 1943 года пришел указ. Мой очерк уже лежал в сейфе редактора — до поры до времени он не посылался в набор, никто не должен был знать о проекте изменений в форме обмундирования советских войск. В армии — все секрет.
Военные звания, присвоенные советским офицерам, — это знаки незыблемого полновластия. Ордена и медали, украшающие грудь командиров, свидетельствуют об их личной храбрости и воинских талантах. Форма одежды, которую носят командиры, знаки различия, правительственные награды — все это в совокупности является внешним выражением чести и достоинства командира. Форма нашего командира и бойца приобрела ту законченность, какая необходима для образцового внешнего вида. После войны в нее были вновь внесены изменения, но они уже не коснулись главных ее элементов.