Тень друга. Ветер на перекрестке
Шрифт:
Но партизанское движение росло и росло. В нем горела, не сгорая, закалялась душа народа, давняя традиция, которую он собственной волей поставил на защиту ценностей социализма. Ленин прозорливо ограждал действия мирных людей, вынужденных к бою в тылу врага, от обвинения в незаконности. Он уравнивал партизан с регулярными войсками. И это была традиция русской военной силы, помноженная на сознание строителей социализма.
Думая обо всем этом, я живо вспомнил эпизод, один разговор, участником которого был сам в тылу врага. Дело было в Брянском лесу во время
Подробности этой операции мне хорошо известны, но я хочу рассказать о другом. При возвращении из рейда нужно было проходить через полотно железной дороги. Охрану там несла венгерская часть. Партизаны однажды подбросили ее командиру записку, не мешайте нам переходить дорогу, за это и мы вас не тронем. Люди Дука разгромили немецкий гарнизон Верхополья и, проделав обратный путь в шестьдесят километров, благополучно прибыли на свою базу, а немецкого офицера привели в штаб на допрос.
— Ваше имя?
— Вольфганг фон Шрадер.
— Звание?
— Майор.
— Должность?
— Командир 619-го Остбатальона.
Допрашивает начальник штаба Виктор Кондратьевич Гоголюк.
Вольфганг фон Шрадер сидит перед нами на некрашеной скамье в хижине партизанского штаба. Его тонкие губы плотно сжаты, острый нос побелел от резкого мартовского ветра. Коротко остриженные волосы торчат на голове, как несколько рядов щетины.
Путешествие с конвоирами не очень отразилось на его форме — она лишь забрызгана грязью, и майор изо всех сил старается держаться с достоинством. Увы! Эта задача ему не по плечу. Колени майора дрожат, и он, озираясь вокруг, неожиданно спрашивает:
— У меня были завязаны глаза. Скажите мне только одно: как вашим людям удалось незаметно провести меня через две наши линии?
— На вас надели шапку-невидимку, — иронически отозвался Виктор Кондратьевич Гоголюк и резко добавил: — Вы здесь для того, чтобы отвечать, а не спрашивать.
Разведчик-конвоир, стоявший у двери, ухмыльнулся и сказал:
— Мы б его, чертова батьку, аж от самого Львова приволокли б, не то что от села. По своей земле да не пройти, э-эх!
Пока идет обычная процедура допроса, я разглядываю майора. Его белесые брови, надменный рот и немигающие глаза кажутся перерисованными из журнала «Лукоморье», с карикатур на кайзеровского офицера времен первой мировой войны.
И действительно, майор фон Шрадер — старый офицер германской армии. В 1914—1916 годах он имел чин лейтенанта, и в его военной биографии отразились судорожные стратегические комбинации немецкого генерального штаба: лейтенант Шрадер находился то на Западном, то на Восточном фронте, то наступал в долинах Фландрии, то отступал по болотам Галиции. Спустя год после прихода Гитлера к власти Шрадер получил чин капитана, а затем майора.
Шрадер бросает жадный взгляд на коробку с сигарами. Командир знаком разрешает ему курить, и немецкий майор, пододвинув к себе коробку, сконфуженно смотрит на знакомую этикетку: «Экстра. Берлин».
—
— Это было во вторник, — меланхолически замечает фон Шрадер.
— Вы ошибаетесь! Это в прошлую среду. А во вторник сигар не было — одни патроны и снаряды.
Виктор Кондратьевич предлагает мне принять участие в допросе Шрадера. Я спрашиваю:
— Какое у вас образование?
— Высшее.
— Хорошо ли вы знаете историю Германии?
— О да, я историк!
— Чем объяснить, что в годы, когда Европа находилась под сапогом Наполеона, в Пруссии не существовало массового партизанского движения?
Историк фон Шрадер морщит лоб и молчит.
— Известно ли вам, что, когда крестьянин Андрей Гофер в 1809 году поднял в Тироле восстание против наполеоновского владычества, битые немецкие генералы и раболепные министры отреклись от него, выдали партизана врагам на казнь?
Крупные капли пота выступают на лбу майора Шрадера, и он наконец бормочет:
— Партизанское движение возможно только в такой огромной стране, как Россия.
— Но в небольшой Испании храбрые партизаны не раз били опытных генералов Наполеона.
Майор фон Шрадер явно растерян.
— Известно ли вам, что только в 1813 году, после того как русская армия и русские партизаны разгромили войска Наполеона и сломили его могущество, в Пруссии начали возникать партизанские отряды для действий против французских оккупационных войск?
— У нас в Германии не любят вспоминать об этом, — понуро отвечает Шрадер.
— Правильно! А почему? Потому, что вы страшитесь партизанского движения и отрицаете его вообще, называя партизан разбойниками. Вы лично писали в листовках, что партизан нужно убивать на месте.
— Писал, — подтверждает фон Шрадер, понимая уже: в этой хижине известно все, что он делал неподалеку от леса. — Но мы в Германии вообще считаем партизанское движение нецелесообразным.
— Ваш личный опыт разве не дает вам теперь возможности убедиться в обратном?
Шрадер молчит.
На придворном балу император Николай I с высоты своего огромного роста лениво и назидательно объяснял заезжему французу, маркизу де Кюстину:
— Общая покорность дает вам повод считать, что у нас все однообразно. Вы ошибаетесь... Вы видите здесь, вблизи нас, группу офицеров: из них только двое первые — русские, трое следующих — примирившиеся с нами поляки, часть остальных — немцы. Даже ханы привозят мне своих сыновей, чтобы я их воспитывал среди моих кадетов.
Николай I, разумеется, имел в виду отпрысков знатных фамилий, пошедших на царскую военную службу, — остзейских баронов, польских феодалов и упомянутых им же ханов. Ему и в голову не приходило рассматривать национальный состав своего офицерского корпуса применительно к выходцам из простого люда — о какой бы народности окраин его империи ни шла речь. Самая мысль об этом подверглась бы экзекуции.