Тень Эндера
Шрифт:
«Настанет день, когда они увидят меня таким, каким вижу я себя сам. Больше их всех. На голову, на две головы выше их. Видящий куда дальше, способный таскать тяжести, которые им и не снились. В Роттердаме я думал об одном – как выжить. Но здесь, накормленный, я узнал, кто я такой. И кем могу стать. Они пусть думают, что я инопланетянин, что я робот, что я еще что-нибудь такое, ибо я генетически изменен. Но когда я совершу величайшее дело своей жизни, они станут гордиться мной, станут считать меня самым человечным человеком, станут проклинать каждого, кто в этом усомнится.
Боб попытался изгнать эти мысли из головы. Дело тут не в конкуренции. В этом мире вполне хватит места для двух великих людей, живущих в одно и то же время. Правда, Ли и Грант были соперниками и воевали друг против друга. Бисмарк и Дизраэли. Наполеон и Веллингтон.
«Не то я сравниваю. Линкольн и Грант – два великих человека, а работали вместе. Огорчительно, что подобных примеров мало. Наполеон, например, никогда не давал своим маршалам много власти. Все победы должны были принадлежать ему одному. А кто из великих стоял рядом с Августом? С Александром? У них были друзья, были соперники, но партнеров не было.
Вот почему и Виггин принижает меня, хотя теперь из докладов своих подчиненных знает, что я самый умный солдат в его армии. Боится, что я стану его соперником. Это потому, что в тот самый первый день я дал ему понять, что рассчитываю на повышение, а он в завуалированной форме ответил, что в его армии этого не будет».
Кто-то вошел в душевую. Из-за пара Боб не видел, кто это. Никто его не окликнул, но шаги направились прямо к кабинке Боба, и на пороге появился Виггин.
Боб стоял весь в мыльной пене и ощущал себя полным идиотом. Все наверняка уже в казарме. Готовятся к бою. А он так задумался, что забыл даже смыть пену. Просто стоял и думал, забыв обо всем. Он быстро встал под струи.
– Боб?
– Сэр? – Боб повернулся лицом к Виггину.
– Мне кажется, я отдал приказ собраться всем в спортзале?
Боб напряг память. Вся сцена снова прошла перед глазами. Да, Виггин действительно приказал всем принести свои боевые костюмы в спортзал.
– Извини… я… задумался о другом.
– Все мы волнуемся перед первым боем.
А вот такое Боб ненавидел! Когда Виггин смотрит, как он, Боб, совершает очевидную глупость! Забыть приказ, когда Боб помнит все! И почему этот приказ забылся? А теперь его утешают! Свысока! Все, дескать, нервничают!
– Ты же не нервничал, – сказал Боб.
Виггин уже отступил назад, но тут же вернулся:
– Не нервничал?
– Когда Бонзо Мадрид приказал тебе не пользоваться оружием. Предполагалось, что ты будешь стоять неподвижно, как чучело. И ты не нервничал из-за этого.
– Нет, – ответил Виггин. – Я просто взбесился.
– Все равно это лучше, чем нервничать.
Виггин опять собрался уходить. И опять вернулся:
– А ты тоже взбесился?
– Это случилось до того, как я принял душ.
Виггин засмеялся. Потом улыбка исчезла.
– Ты опаздываешь, Боб. И до сих пор не смыл мыло. Я уже приказал отнести твой боевой костюм в спортзал. Теперь тебе осталось только натянуть его на задницу. – Виггин снял полотенце Боба с вешалки. – И вот это тоже будет ждать тебя внизу.
И удалился.
Боб в ярости выключил воду. Поступок Виггина казался ему совершенно лишним и глупым, причем сам Виггин об этом хорошо знал. Заставить Боба бегать по коридору мокрым и голым, тогда как в это время солдаты всех армий возвращаются с завтрака!
Все что угодно, лишь бы унизить Боба! Это не только низко, но и глупо!
«Боб, идиот, почему же ты торчишь тут? Почему не бежишь в спортзал, почему не набьешь морду Виггину? Вместо этого пытаешься успокоить свою жалкую душу и пробуешь унять дрожь в своих дурацких ножонках. Во всем этом нет ни малейшего смысла. Ничто тебе не поможет. Ты хочешь, чтобы Виггин сделал тебя командиром взвода и перестал третировать? Тогда зачем же ты совершаешь поступки, которые выглядят глупыми, мальчишескими, да еще свидетельствуют о твоей трусости и ненадежности? И торчишь тут как замороженный.
Я трус».
Эта мысль заметалась в голове Боба, повергая его в ужас. И не желала уходить.
«Я принадлежу к тем людям, которые цепенеют или совершают иррациональные поступки, когда напуганы, – к людям, которые теряют над собой контроль, распускаются и тупеют от страха. Но в Роттердаме я же не был таким? Если бы был, то наверняка давно бы сдох. А может быть, я был именно таким?
Может быть, я именно поэтому не окликнул Проныру и Ахилла, когда увидел их наедине в доке? Вместо этого я удрал и бежал до тех пор, пока не понял, в какой опасности она находится. Почему же я не понял этого раньше? Да потому, что я понял все сразу, точно так же как я слышал, как Виггин назначил нам встречу в спортзале. Я понял, я разобрался во всем до последней точки, но был слишком большим трусом, чтобы действовать. Слишком пугало меня то, что все может пойти наперекосяк!
Может быть, то же самое произошло и тогда, когда Ахилл валялся на земле, а я умолял Проныру убить его? Я ошибался, а она была права. Права, ибо любой хулиган, которого она заманила бы в такое положение, наверняка затаил бы на нее злобу и мог убить ее на месте, как только она отпустит его.
Ахилл меньше других годился на роль такого спонтанного убийцы; возможно, он был единственным, кто охотно согласился бы заключить соглашение, придуманное мной. Другого выбора не было. А я испугался. „Убей его!“ – закричал я, потому что хотел, чтобы все кончилось поскорее.
И я все еще стою тут. Вода отключена. Меня тошнит, мне холодно, а я никак не могу сделать первый шаг».
В дверях кабинки показался Николай.
– Плохое дело эти твои поносы, – сказал он.
– Что?
– Да я рассказал Эндеру, что тебя несло всю ночь. И почему тебе понадобился душ. Что ты болен, но не хочешь сказать ему об этом, так как боишься пропустить свой первый бой.
– Я так напуган, что из меня ни одной какашки не выдавить, вот что, – ответил Боб.
– Эндер отдал мне твое полотенце. Сказал, что с его стороны глупо было его забирать. – Николай вошел в кабину и отдал полотенце Бобу. – А еще он сказал, что ты ему очень нужен в бою и он будет рад, если ты пересилишь недомогание.