Тень горы
Шрифт:
– Тогда почему бы не сказать это прямо тебе, иранец? – спросил все тот же задира.
– И то верно, почему бы нет, во имя Аллаха? – откликнулся Абдулла.
Это был момент, когда все повисло на тоненьком волоске. По двору по-прежнему сновали люди, перетаскивая туда-сюда мешки, кувшины с водой, коробки с прохладительными напитками и прочие вещи. Досужие зрители по-прежнему маячили в оконных проемах. Дети продолжали смеяться и играть в тени.
Но на пятачке между велокиллерами и нами четверыми царило созерцательное безмолвие – не будь окружающего шума, можно было бы расслышать стук наших сердец. За этой неподвижностью скрывалось огромное напряжение, когда руки демонстративно не тянутся
Велокиллеры были в одном слове от войны, но они уважали Абдуллу и относились к нему с опаской. Я на миг заглянул в смеющиеся, прищуренные глаза Ишмита. Он, похоже, прикидывал число трупов, которые вскоре будут валяться у подножия его пирамиды из мешков.
Было ясно, что при таком раскладе Абулла успеет убить не менее трех людей Ишмита, а остальные трое из нас, возможно, добавят к этому счету еще столько же. И хотя во дворе находилась дюжина велокиллеров, не считая тех, кто мог подоспеть к ним из ближайших домов, вероятные потери (даже если сам Ишмит уцелеет) были бы слишком велики, чтобы его банда смогла пережить неминуемое возмездие со стороны нашей мафии.
Глаза Ишмита раскрылись чуть шире, а на губах обозначилась улыбка, окрашенная алым соком бетеля.
– Любой брат Абдуллы, – сказал он, глядя на меня в упор, – это мой брат. Подойди и сядь рядом со мной. Пропустим по бхангу [24] .
Я взглянул на Абдуллу, и тот коротко кивнул мне, не сводя глаз с велокиллеров. Я вскарабкался на груду мешков и занял место чуть ниже трона Ишмита, на одном уровне с человеком, только что меня оскорбившим.
24
Бханг (тж. бханг-ласси) – молочный напиток с выжимкой из конопли.
– Раджа! – обратился Ишмит к слуге, который полировал ряды и без того сверкавших никелем и хромом велосипедов. – Принеси стулья!
Тот исчез и мигом вернулся с тремя деревянными стульями для Абдуллы, Фардина и Хусейна. Другие слуги принесли нам бледно-зеленый бханг в высоких стаканах, а также внушительных размеров чиллум.
Я залпом осушил стакан молока с коноплей, следуя примеру Ишмита. Тот подмигнул мне, громко рыгнув.
– Буйволиное молоко, – сказал он. – Парное. Усиливает кайф. Если хочешь царить в этом мире, приятель, заимей дойных буйволиц.
– О… кей.
Он зажег чиллум, сделал две долгие затяжки и передал его мне, мощными струями выпустив дым из ноздрей.
Затянувшись в свою очередь, я протянул чиллум ближайшему велокиллеру, моему недавнему обидчику. Теперь его глаза улыбались, от былой враждебности не осталось и следа. Он затянулся, передал чиллум дальше и похлопал меня по колену:
– Кто твоя любимая актриса?
– Из нынешних или вообще?
– Из нынешних.
– Каришма Капур [25] .
25
Каришма Капур (р. 1974) – киноактриса родом из Бомбея.
– А вообще?
– Смита Патиль [26] . А у тебя?
– Рекха [27] , – вздохнул он. –
– Конечно.
– Можно взглянуть?
Я достал один из своих выкидных ножей и протянул ему. Он раскрыл его с профессиональной сноровкой и повертел между пальцами увесистое оружие с медной рукоятью так легко, словно это был стебелек цветка.
– Славная вещь, – одобрил он, сложив и возвратив нож. – Кто делал?
26
Смита Патиль (1955–1986) – индийская кинозвезда, за свою недолгую жизнь сыгравшая около 80 ролей и признанная одной из лучших актрис своего времени.
27
Рекха (сценическое имя Бханурекхи Ганешан, р. 1954) – выдающаяся индийская актриса и певица; живет в Мумбаи (Бомбее).
– Викрант, с причала Сассуна, – ответил я, пряча нож в чехол.
– А, Викрант. Хороший мастер. Хочешь взглянуть на мой?
– Конечно, – сказал я, протягивая руку, чтобы принять его оружие.
Мой длинный нож предназначался для уличных боев лицом к лицу. Кинжал велокиллера служил для нанесения глубоких и широких, смертельных ран – как правило, ударом в спину. Лезвие резко сужалось от массивной рукояти к острию и было снабжено желобками-кровостоками. Зубцы на лезвии были направлены в обратную сторону, чтобы нож легко входил в тело, но рвал плоть на выходе, тем самым предотвращая спонтанное закрытие раны. Медная изогнутая рукоять удобно ложилась в руку. В целом же это оружие больше подходило для колющих, чем для рубяще-режущих ударов.
– Знаешь, – сказал я, отдавая его хозяину, – мне бы не хотелось когда-нибудь выйти один на один против тебя.
Он широко ухмыльнулся и вставил кинжал в ножны.
– Хороший план! – сказал он. – Не вижу проблемы. Мы с тобой никогда не выйдем друг против друга. Годится?
И он протянул мне руку. Долю секунды я колебался, зная, что гангстеры очень серьезно относятся к таким вещам, а я не был уверен, что смогу сдержать слово, если начнется война между нашими бандами.
– А, к черту! – сказал я и обменялся с ним крепким рукопожатием. – Мы с тобой никогда не будем драться. Несмотря ни на что.
Он вновь ухмыльнулся.
– Я… – начал он на хинди. – Ты извини… за те мои грубые слова.
– Ладно, забыли.
– Между прочим, я хорошо отношусь к собакам, – сообщил он. – Любой здесь это подтвердит. Я даже подкармливаю бродячих псов.
– Рад это слышать.
– Аджай! Скажи ему, как я люблю собак!
– Очень сильно, – сказал Аджай. – Он сильно любит собак.
– Если ты сейчас же не прекратишь говорить о собаках, – сказал Ишмит, пуская красную слюну из уголка рта, – я сверну тебе шею.
И отвернулся от него, демонстрируя неудовольствие.
– Абдулла, – сказал он, – полагаю, ты хотел со мной поговорить?
Но Абдулла не успел ответить, поскольку во дворе появилась группа из десятка рабочих, кативших две длинные пустые тележки.
– С дороги! – сразу же завопили они. – Труд угоден Богу! Мы творим богоугодное дело! Мы пришли за мешками! Забираем старые мешки! Потом привезем новые! С дороги! Труд угоден Богу!
С бесцеремонностью, за какую другие поплатились бы жизнями, простые работяги пренебрегали статусом и нарушали покой банды свирепых убийц. Без промедления они начали растаскивать пирамиду мешков, а велокиллеры, спотыкаясь и падая, освобождали насиженные места.