Тень и шелк (Под именем Энн Максвелл)
Шрифт:
– Вот так, Илья? – спросила она шепотом.
– Раздвинь ноги пошире.
Когда Катя повиновалась, Касатонов сорвал свою замызганную грязью рубаху. Его грудь была бледной, гладкой и безволосой, как белый камень под луной. На руках и плечах перекатывались мускулы, кожу покрывали глубокие шрамы.
Он отшвырнул рубашку. На минуту его рука легла на рукоятку ножа за поясом. Внезапно в лунном свете блеснула сталь.
– Если ты мне не угодишь, я убью тебя, – предостерег Касатонов. – Впрочем, убить тебя я всегда
Катя промолчала: он не лгал. В этом состояла тайна его власти над ней.
Она никогда не знала, какая смерть – «маленькая» или настоящая – ждет ее в объятиях Ильи Касатонова.
Он бросил нож у постели, расстегнул пояс и уронил одежду на пол. Пройдя к изголовью кровати, он застыл в лунном свете, озаряющем выпуклые шрамы, которые покрывали большую часть его чресел.
Катя издала полувздох-полувсхлип. Перевернувшись на бок, она протянула связанные руки и принялась ласкать рубцы так, словно они были средоточием ее счастья.
Крохотный клочок плоти ожил под ее пальцами – это было все, что осталось от гениталий Касатонова. Ласкающим движением она прижала ладони к прохладным шрамам.
– Я так соскучилась по тебе! – прошептала она.
Касатонов ничего не ответил. Он просто стоял, позволяя Кате гладить его рубцы и остатки мужского естества. Он не раз размышлял о том, что было бы, если бы афганские ублюдки оказались менее профессиональными хирургами.
Или попросту неумелыми.
Медленно подняв глаза, Касатонов наслаждался ласками опытных рук Кати.
– А я уже боялась, что не дождусь тебя, – со вздохом призналась Катя.
– Какая тебе разница? – хриплым от возбуждения голосом спросил он. – Ты же знаешь, что от меня ничего не получишь.
– Я получу именно то, о чем мечтаю.
Катя придвинулась ближе и подняла голову, чтобы прикоснуться губами к шрамам на жалком клочке плоти.
– Нет, не так, – вдруг произнес он.
Отвернувшись, Касатонов направился к морозильнику, где всегда ждала водка.
На миг взгляд Кати метнулся к ножу, лежащему у постели.
«Нет, остановила она себя. – У меня связаны руки, а он слишком силен и стремителен».
Об этом она узнала в первый же раз, когда Касатонов овладел ею. Об этом напоминали тонкие линии шрамов под волосами на лобке.
Это был первый оргазм за всю жизнь Кати: удовольствие, вызывающее более сильное привыкание, чем водка, и гораздо более опасное.
Касатонов вернулся с запотевшей бутылкой. Взглянув на нетронутый нож, он слегка ухмыльнулся и глотнул из бутылки, которая была уже почти пуста, а затем провел ледяным гладким горлышком по Катиной груди.
Взвизгнув, она вскочила.
– Свинья! Она же ледяная!
– Только свинье позволено ложиться в твою постель, чертовка.
Небрежно удерживая связанные запястья Кати одной рукой, он потер горлышком бутылки ее соски.
Катя поморщилась
– Эта бутылка восхитительна, – негромко пробормотал Касатонов. – Как ты.
– Что это значит?
– Она ледяная, гладкая и прозрачная. И, как любое стекло, она в конце концов разобьется. Но до тех пор бутылке можно найти разное применение.
– Применение? – шепотом отозвалась Катя. Касатонов рассмеялся, поднес горлышко бутылки к губам и допил почти всю водку, кроме одного глотка. Затем, не сводя глаз с Кати, он возобновил исследование ее тела длинным холодным горлышком бутылки.
Катя затаила дыхание. Холод скользнул по ее животу и остановился там, где начиналась редкая светлая поросль.
– Да, самое разное применение, – приглушенно повторил Касатонов. – Например, так Тони Ли перевозит шелк.
– Что? – изумленно воскликнула Катя. Ее любовник всегда был непредсказуемым. Касатонов наклонил бутылку. Ледяная водка образовала маленькую лужицу внизу живота Кати.
– Его человек привез стеклодува из Бангкока, – продолжал Илья.
– Из Бангкока… – непонимающе повторила Катя. Больше ей ничего не удалось сказать, пока она наблюдала, как водка стекает по волосам.
– Этот стеклодув – наркоман, сидящий на героине, который взамен за дневную порцию изготавливает лабораторное оборудование.
Катя задохнулась и выгнула спину, когда ледяная струйка скатилась между ее ног.
– Они запечатали шелк в стеклянной капсуле, – добавил Касатонов, наблюдая за ней, – чтобы ткань не испортил тропический воздух.
Зная, что внимание любовницы полностью сосредоточено между ног, Касатонов отпустил ее руки. Подобно водке, он провел по ее телу холодными губами и всосал с кожи согревающую жидкость. Но на этом он и остановился.
Содрогнувшись, Катя впитывала прикосновение рта Касатонова. Ей хотелось большего, хотелось новых ласк ледяного стекла, водки и его зубов, пробуждающих ее к жизни.
– Это была моя идея, – еле слышно выговорила она. – С бутылкой…
Язык Касатонова блуждал в бледных зарослях волос Кати.
– Зачем это понадобилось?
– Шелк нужно сохранить для японца в идеальном состоянии.
– Из-за него я чуть не дал дуба.
С этими словами Касатонов вылил остатки водки на бледную поросль волос.
– Может, потому ты такая влажная? – спросил он. – Тебе понравилось посылать меня на смерть?
Не дожидаясь ответа, он закрыл губами ее рот, а потом принялся ласкать все тело языком и зубами, пока она не начала извиваться и умолять о блаженстве, которое было для нее недоступно. Язык Касатонова болезненно возбуждал ее, но не утолял жажду.