Тень ищет своё место
Шрифт:
«Вильяра! Ты меня слышишь?»
«Да! Нимин, наконец, ты нашёлся! Я сейчас…»
«Стой, опасно! Никуда не ходи, ничего не делай, сначала выслушай.»
«Где ты?»
«Я в Пещере Совета, и со мной пока всё хорошо. Только не ходи ко мне изнанкой сна. Попробуй позвать Латиру.»
Даже очень здоровое навское сердце частит, отсчитывая время тревожного ожидания.
«Нимрин, Латира не отвечает мне. Я вообще его не слышу. Он либо закрылся наглухо от мысленной речи, старый умеет… Либо он в такой же щуровой заднице, как побывал ты. Ты знаешь, сколько дней тебя искали?»
«Нет. А сколько?»
«Пять дней.
«Помню и найду. Я пойду пешком, так что, жди… Вильяра, пожалуйста, дождись меня там!»
Глава 27
***
Лежанка остыла, хорошо бы протопить очаг, но не хочется лишний раз шевелиться. Вильяра смотрит в потолок Латириного логова и тихонечко, бессильно плачет. Она не сказала Ромиге, что она нагадала для своего второго наставника. Вильяра — никудышная гадалка, она могла ошибиться. Она вытянула «добычу в котле», и чёрный камушек подтвердил, что добыча — именно тот, на кого она гадала. Пусть гадание не действенно, пусть убийственный расклад — всего лишь игра случайностей!
Легко это проверить: вложить побольше колдовской силы и повторить гадание. Но ей так безнадёжно тоскливо и страшно, что кровь стынет в жилах, и сердце замедляет ход, и разум соскальзывает обратно в небытие глухого сна. И воли совсем не осталось — стряхнуть эту одурь. Вильяра чувствует себя безнадёжно больной, смертельно усталой, разбитой…
— Вильяра, мудрая, просыпайся! Эй!
Её долго-долго теребили и тормошили, а когда она с трудом разлепила веки, сразу же запечатали губы поцелуем.
— Нимрин, пусти! Ну, что ты делаешь?
— Бужу тебя и грею, по твоему же рецепту. Не знаю, что с тобой стряслось, но ты совсем, как ледышка… Вильяра, не спать! Вильяра, посмотри на меня! А ну-ка, собери взгляд.
Нимрин навис над ней, и в чёрных глазах его — тревоги больше, чем мужского желания. А Вильяре — не до удовольствий, совсем. Да, кажется, она сейчас сама не своя.
— Нимрин, слезь с меня, — вяло барахтается она под навалившимся сверху чужаком, который из полудохлого кожа-кости отъелся уже до своего обычного вида.
— Ни за что! — он крепко обнимает её, прямо поверх кокона шкур.
— Затопи очаг, погрей воды. Или дай, я сама.
У колдуньи всё же достало сил, чтобы вывернуться из нежеланных объятий и с головой замотать в шкуры самого Нимрина. Конечно, ненадолго, но возня её чуточку взбодрила. А уж как забавно Нимрин отфыркивался от шерсти…
Выпутался, проморгался. Смотрит — беспокойство из его взгляда никуда не ушло.
— Вильяра, ты пробовала ещё раз позвать Латиру?
— Он пропал, но он жив. Эта пещерка вся зачарована им. Чары не осыпались, значит, мудрый Латира жив! — убеждает колдунья сама себя. И тут же срывается, всхлипывает. — Я гадала на него, и выпала «добыча в котле».
— «Добыча в котле»? Истолкуй? — переспрашивает Нимрин.
У Вильяры челюсти сводит от нежелания говорить об этом, объяснять то, что известно любому охотнику. Не может быть, чтобы она не вложила чужаку толкование простых гаданий, он и более сложные вещи у неё перенял. Или желает полнейшей
— Если гадание верно, старый уже пропал. Совсем. Помогать ему поздно, — оглашает колдунья приговор судьбы, и тут же спохватывается. — Но он жив, точно жив!
— Возможно, пока жив, — сурово поправляет её Нимрин, всё сильнее хмуря брови и выделяя голосом слово «пока». — Я не желаю такого Латире, однако смерть бывает долгой. Когда приносят жертву или… Вильяра, пожалуйста, погадай на него ещё раз.
***
Дорога от Пещеры Совета до логова Латиры отняла у Ромиги не много времени, хотя нав и не рискнул преодолеть её одним порталом, а большую часть пробежал. Он очень спешил к Вильяре. Дурное предчувствие никак не отпускало. Вернее, уже не предчувствие — ощущение свершившейся беды, непоправимой. Но и предчувствие тоже: бед грядущих.
На бегу нав послал зов Стурши. Тень откликнулся и даже не стал отпираться, что приглядывает за Ромигой по поручению Онги. Да, с самого начала приглядывал, но потерял из виду после песни, которую спели Латира с Ромигой. Потом Стурши кое-как вынюхал след на изнанке сна и по следу нашёл одного лишь Ромигу. Да, конечно, Стурши вернул своего подопечного в Пещеру Совета. А что ещё делать с не сновидцем, заплутавшим на сонных тропах? Неизвестно, куда, когда, и в каком виде он оттуда выберется! А где Латира? Да кто же знает! Может затащил Ромигу и бросил, а сам драпанул. Может, перехватил их кто-то, кому нужен был только мудрый. Или ловушка, на одного Латиру заговоренная.
Стурши болтал легко и охотно, сыпал версиями и сведениями. Поймать его на малейших неувязках не удавалось. А Онге Ромига зов посылать не стал. Перед сородичем Ромиге было отчаянно стыдно: пошёл искать Иули, полшага не сделал — уже потерял проводника и основного свидетеля. Нет, вряд ли Латира — единственный из мудрых, кто знает дом того нава. Но когда ещё других найдёшь, выспросишь, уговоришь показать — или отыщешь сам? А пока известно лишь с точностью до материка: дом на Арха Голкья. Искать, не переискать!
Вид Вильяры напугал Ромигу. Мудрая страшно осунулась, грива её пошла клочьями, глаза опухли и покраснели от нездорового сна и близких слёз. На поцелуй она не ответила, стала вяло отбиваться. И яснее ясного: не ради игры отбивается, а именно, не хочет. Насильничать Ромига никогда не любил, потому просто устроил небольшую потасовку в куче шкур, и даже позволил взять над собою верх, лишь бы пришибленная колдунья чуточку ожила… Ожила. Достиг результата, и ладно. На самом деле, ему сейчас тоже не до Вильяриных поблекших прелестей. Он по следу идёт, а след раздвоился. Поможет ли мудрая, или никакого с неё толку?
Толк… Ну, некоторую пользу из услышанного всё же можно извлечь. Вильяра подтвердила наихудшие Ромигины подозрения. Латира пока жив, однако он — «добыча в котле». Поистине, хуже был бы только «навозный колодец».
Повторное гадание выдало тот же безнадёжный расклад, а Вильяру пришлось выводить из истерики пощёчинами. С брезгливой жалостью смотрел Ромига на ту, в ком ещё недавно находил источник жизни. Теперь весь жар её потух. И всё, что Ромига в колдунье уважал, чем восхищался, к чему испытывал нежность, рассыпалось пылью. Осталась встрёпанная, кисло пахнущая нездоровьем мохнатая тварь, которая прежде властвовала над навом самым унизительным образом, но теперь воля её надломилась, а нет воли — нет власти.