Тень кондотьера

Стерхов Андрей

Внутри футляра я обнаружил алюминиевый округлой формы пенал, похожий на колбу для дорогих сигар. И сразу обратил внимание на то, что печать кто-то уже сорвал: на винтовой пробке остались только прилипшие к пластмассе ошмётки сургуча и кусочки пеньковой нити. И это меня, признаться, сразу насторожило. Ёкнуло, ёкнуло сердечко. Хоть и лежит оно в тайнике под мемориальной доской на фасаде дома N32 по бывшей Луговой, ныне Марата, а всё равно ёкнуло. И ведь не напрасно: не оказалось внутри артефакта. Будто и не было его там никогда. Зато высыпалось из пенала всякая несусветная дребедень: пуговки разноцветные, копеечки, две заколки с синенькими цветочками, дешёвые перламутровые бусики и сложенный в маленький-маленький конвертик фантик от конфеты "Кара-Кум".

Меня всё это настолько ошарашило, что не выдержал и зашёлся нервным хохотом. До хрюканья зашёлся. Вот так вот самоуверенных дураков жизнь учит. Вот так вот она их с небес на землю швыряет. Вот так.

Когда сумел взять себя в руки, подумал с лёгкой грустью: а может, и впрямь удача от меня отвернулась? Обидно, коль так. Очень обидно. Однако значит ли это, что нужно упасть духом, опустить руки и нажать на тормоза? Да ни в коем случае. Это значит только то, что работать нужно усерднее. Только это и ничего более. А значит необходимо всенепременно довести до конца то, что должен был сделать. Сделаю дело, а там, глядишь, и удача одумается. А не вернётся, что ж, буду впредь уповать на ясность ума, твёрдость воли и веру в себя.

Накрутив себя таким вот образом, я произнёс вслух:

– А теперь, дружок, давай-ка всё заново и, как говорится, по-честному.

С этими словами и въехал в город.

Первым делом решил переговорить с Ашгарром. Если тарабарщина старого молотобойца не была пустым сотрясанием воздуха ушибленного обстоятельствами человека (а у меня имелись веские основания не считать её таковым), то, стало быть, нужно срочно её разгадывать. И раз он намекнул, что разгадать её может Ашгарр, значит, нечего выдумывать, с ним и нужно говорить. Вот только имелась небольшая в этом плане проблема – Ашгарр на тот момент уже три дня как находился в Подземелье на непосредственной охране Вещи Без Названия. Позвонить ему не представлялось возможным: бункер накрыт не только толщей грунта, но и мощными пластами древней магии. Опытным путём установлено, что любые попытки дозвониться туда кончаются фиаско. Причём такая странность – в ответ не звучит обычное "Абонент находится вне зоны доступа", соединение происходит, но с какими-то совершенно посторонними людьми. И что ещё удивительнее, всякий раз с людьми разными.

Словом, как бы мне не хотелось тратить на это время, однако надо было спускаться под землю. И тут – если карта не пошла, то она действительно не пошла – возникла ещё одна незадача. Чтоб осуществить задуманное, требовалось подъехать к пересечению переулка Гашека с улицей Марата – туда, где в обычном сливном колодце оборудован скрытый вход в Подземелье. Однако все подступы оказались перекрыты гаишниками: центр города замер в ожидании проезда картежа какого-то столичного мандарина. Потыкался, я потыкался, в итоге развернулся с матюгами в адрес власть предержащих и покатил через нижнюю набережную к запасному входу у Знаменского монастыря.

Добравшись до места, машину пристроил в одном из двориков нового жилого комплекса, что вырос за последние годы у южной стены монашеской обители. Надел брезентовую тужурку, каску ещё с надписью "СМУ – 17" (всегда на всякий случай лежат у меня эти вещи в багажнике), после чего, прихватив монтировку с фонарём, направился через сквер, разбитый у центральных ворот монастыря, к идущей параллельно берегу реки дороге.

Посреди сквера, возле памятника Адмиралу толпились туристы из далёкой и непонятной страны Японии, они галдели как галчата и дружно снимали миниатюрными фотоаппаратами и сам чуток загаженный голубями памятник, и купола монастырских храмов, и друг дружку. А красивая, как богиня, девушка-гид им быстро-быстро, заученно и в то же с выражением рассказывала всякое. Сперва я подумал, что рассказывает об Адмирале, но, проходя мимо, прислушался – нет, о монастыре. Действительно, что тем японцам русский адмирал? Своё золотишко из царской казны они давным-давно уже оприходовали. К чему прошлое ворошить? Да?

Впрочем,

о монастыре здешнем женском тоже много чего интересного и поучительного можно заморским гостям поведать. История у него богатая, как никак ещё при Петре Великом возвели. Тот даже, насколько я знаю, пожертвовал после окончания стройки Евангелие, на коем собственноручно вывел подпись длиною – вот же затейник Петр Алексеевич был – в несколько страниц. С государевым напутствием да благословением пасторским с тех времён разрасталась потихоньку да полегоньку богоугодная обитель приделами да монашескими кельями без особых проблем. Только вот в 1841 году, когда наводнение знатное случилось, монастырь чуть было не смыло вместе с послушницами. Но, слава Богу, обошлось. Молитвы усердные спасли, да солдатики гарнизонные с добровольцами из слободской бедноты. Успели сердечные, рискуя жизнями, берег укрепить.

После же октябрьского переворота, не сразу, а где-то в середине тридцатых, лавочку, само собой разумеется, прикрыли. Объявили по тогдашним новомодным понятиям "контрреволюционной церковно-монархической организацией" и – пожалуйте барышни-гражданки по домам. Здания передали аэрогидропорту, в храмах и настоятельском корпусе разместили ремонтные мастерские и гаражи. После войны совесть, правда, поимели и вернули всё до кирпичика. Изуродованные здания попы благополучно со временем восстановили, набрали новых послушниц из нестойких комсомолок, и начал монастырь свою прежнюю неспешную жизнь. И так до сих пор.

А за пределами Города известен Знаменский монастырь тем, что в его ограде, как раз напротив алтаря, находится могила Григория Шелехова. Это тот самый беспримерной отваги и мужества человек, который присоединил к России Алеутские острова и затеял то, что в последствии назвали русской Америкой. Здесь же, в монастырской земле покоится и прах княгини Екатерины Трубецкой, женщины замечательной во всех отношениях. Вот уж о ком можно часами рассказывать, так это о ней. Причем, щедро пересыпая речь превозносящими эпитетами, рассказывать. Иначе нельзя, ибо жизнь этой русской француженки – настоящий подвиг беззаветной любви. За тот подвиг она, кстати говоря, была вознаграждена примерно: объявленная петербургскими эскулапами бесплодной, в Сибири шестерых или – точно не помню – семерых родила. Но тут уж точно без чуда не обошлось. Поинтересовался я как-то у знающей в этих толк Альбины Ставиской, как такое могло произойти, да ничего мне колдунья старая не ответила, только улыбнулась загадочно. Видать, это их тайны, женские. Не нам, дуралеям небритым, в них нос совать. Впрочем, нам и своих тайн хватает за глаза.

С трудом одолев в неположенном месте плотный автомобильный поток, я перемахнул через невысокий парапет, отделяющий проезжую часть от пешеходной дорожки, и вышел аккурат к нужному колодцу. Огляделся для порядка, подцепил монтировкой чугунную крышку, осторожно сдвинул её в сторону и полез в открытую дыру. Спустившись на два метра по лесенке из металлических скоб, остановился и поставил крышку на место. А когда добрался до самого низа, врубил фонарь и нажал нужное количество раз в секретное место. После разблокирования запорного механизма сорвал с петель крышку лаза, вырубленного в бетоне нанятыми мной таджиками, и пробрался в просторный тоннель. Дальше уже было просто, шагай себе да шагай куда нужно. Я и пошагал.

Если прочертить линию движения по поверхности, то маршрут мой выглядел бы так: вдоль берега до места впадения в Реку речушки под названием Ухашовка, дальше по прямой от завода имени Куйбышева до дома Кузнеца, затем зигзагами до Торгового центра (здесь раньше находился гарнизонный арсенал) и там уже до иняза. Именно в районе этого института, вернее уже лингвистического университета, находится тот подземный зал, который я называю предбанником. Есть ещё путь через бывшую Тихвинскую, ныне Кировскую площадь, он немного короче, но в одном месте его наглухо засыпало грунтом во время прошлогоднего землетрясении. Нужно чистить, да всё руки не доходят.