Тень медработника. Злой медик
Шрифт:
03.00
Звонок из приемного: СП привезла женщину с маточным кровотечением. Приводят старую знакомую, ситуация та же: кровянистые выделения незначительные, госпитализация не показана, рекомендации. Все официально, с заполнением амбулаторного журнала. Возмущению дамы нет пределов, ведь ее привезла скорая, но, выпустив пар, уходит.
10.00
Звонок из приемного: обратилась женщина с кровотечением. Приводят – опять она, увидев меня, мягко говоря, охренела, потом стала требовать заведующего. Но им тоже оказался я. Стала требовать другого врача, но, за неимением таковых, отказалась от осмотра и свалила.
16.00
Собираюсь домой, звонок из приемника: женщина с кровотечением, закрались сомнения, решил сам посмотреть –
Больше ни разу не обращалась.
Надо думать, что говоришь людям, не связанным с твоей профессиональной областью.
Я пришла на вызов «частые схватки».
Смотрю сначала живот и головку не чувствую – опустилась. И говорю просто свои мысли вслух:
– Та-а-ак, головы нет…
Папа как подскочил и так испуганно:
– Да вы что, мы на УЗИ ходили, голова была!
Папе, конечно же, все объяснила.
Вызвали нас как-то на аллергию к мужчине 70 лет. Приезжаем. Хороший дом сталинской постройки, большая просторная двушка. Жена пациента: «Бахилы наденьте!» Надели. Сняли куртки, положили в кресло в коридоре (на вешалке нам не повесили – «мотаетесь по всяким домам грязным»). Проходим в комнату к пациенту. Комната по закону жанра: темная с тусклыми лампочками. Жалобы на зуд по всему телу. Выясняем – чешутся оба супруга, «наверное съели что-то». Сбор анамнеза, осмотр. Ну да, по всему телу элементы кожные. Снять ЭКГ? Ну конечно же. Ведь давно не делали. Дедушка откинул одеялко, «песок какой-то на простыне, пятна. Зина, надо белье поменять». Снимаю ЭКГ. Краем глаза мозг подмечает движение за ковром на стене. Начинает как-то подташнивать заранее. Отгибаю ковер. А там! Дом отдыха: «Клоповый рай»! Да в таком количестве, что ковер волнами ходит на стене. Понимаем, что в кровати не песок, а на простыне не пятнышки, а капельки запекшейся крови. Бежали мы оттуда, оказав скорую-скорую медицинскую помощь, с выпучеными глазами. Чесалась я до конца суток. Куртку на обработку отдала. А сдавая смену, в сумке с аппаратом ЭКГ— клоп. Зато «бахи-и-илы наденьте!»
Знаете, я буду искренен.
Не могу я так больше. Не могу. Хочу быть живым человеком. Хочу избавиться от внутреннего опустошения. Хочу залечить измученное тоской сердце, наконец. Будто себя потерял. Таскаю тело свое по улицам, на работу, с работы. А душу мою словно кто-то украл…
Сижу сейчас на работе в офисе за монитором. Обеденный перерыв, стук клавиатуры. На улице жара, в кабинете кондиционер. Вот и сообщение пришло о поступлении денежных средств на банковскую карту. Что ж, даже более чем достойно заработал. Но в последнее время мне просто невыносимо стало.
Прошло больше двух лет с того момента, как я оставил работу фельдшером скорой, отработав в ней нимного-нимало семь лет. Выгорел, сломался, возненавидел себя за потерянное время и за столь бесславный конец. Столько боли тогда было, гнева, ненависти, нервных срывов. Начал много пить после всей этой чертовщины.
И вот в один из дней за бокалом крепкого алкоголя, перечитывая в социальных сетях истории от «скоропомощников», вдруг неожиданно поймал себя на мысли: «Я стал пить много не в период работы на скорой, а уже без нее. без… нее…» И я не чувствую себя настоящим живым человеком ныне.
А что же тогда делает нас живыми? Деньги? Уютный кабинет и комфортные условия труда? Почет и уважение в обществе? Достойная зарплата? Нет! Не это. Людьми нас делают только настоящие чувства, эмоции.
Знаете, когда я работал на скорой, то это были настоящие чувства, яркие эмоции. Если смеялся, то громко, запрокинув голову вверх. Если был в гневе, то крушил все, что попадалось на пути. Если жалость, то до слез. Если любовь, то на всю жизнь.
А сейчас я офисный планктон. Растворился
– А ты, я гляжу, такой же гондон, как и они!
На что я посмотрел на него и ответил ему прямо, с внезапно возникшим комом в горле:
– Да, такой же, как они! И не такая сука, как ты…
Это явилось переломным моментом, как оказалось. Скорая не оставляла меня ни на день, в мыслях, в переживаниях. И уже невозможно было быть по ту сторону от нее…
Недавно моя жена, понимая и видя мои тоску и переживания, обняла меня и сказала:
– Хватит себя мучить! Себя и меня.
Наплюй на деньги, возвращайся туда, где действительно твое…
Это слова человека, который по-настоящему любит. Слова настоящего живого человека. Ведь она тоже фельдшер скорой и знает, каково это, оставить эту работу. Потому что сама уходила, но вернулась. А ведь я был против ее возвращения, в глубине души понимая, что, подпитываемый ее рассказами и «скоропомощными» историями, я сам могу сорваться и вернуться. Словно наркоман, не коловшийся несколько лет, но услышав лязганье иглы о железный лоток, побежавший за дозой. Я услышал свое лязганье.
Да, я фельдшер Скорой Помощи. Я болен медициной. Но нет ничего более настоящего для меня, чем заветные шесть огней над головой: солнца, луны и четырех проблесковых маячков. И нет ничего более живого, чем делать все возможное, чтобы кто-то жил дальше.
Вчера написал заявление на увольнение. Плевать на деньги и светлый кабинет с кондиционером и компьютером. Я просто хочу быть живым человеком. Тем, кто я есть на самом деле, а не кем хотел казаться…
В приснопамятном 2005 году поставили мне на бригаду интерна, назовем его Иван Ивановичем. Получив бойца, говорю ему, что, дескать, вы старший на бригаде, а я – санитар, масть приходящая, сижу, титульную часть в карточках заполняю. Дают по рации: «Ж, 27, боль в груди». Приезжаем – отличный мастит двух недель отроду, 38,8, железы красные, налитые.
– Ваше мнение, коллега, – спрашиваю интерна.
Боец с умным видом поправляет очки на носу:
– Ну… Надо отсасывать…
Имея в виду, что надо кого-то гнать в аптеку за молокоотсосом и трудиться оператором доения.
Мадам не теряется, кривясь от болей, выдает:
– Пацаны! У всех троих отсосу, только сделайте что-нибудь!
Моя коллега в далекие 70-е годы работала медсестрой в одной из воинских частей под Ленинградом.
И одним теплым летним деньком солдатики занемогли – понос разобрал по самые уши. Было велено у каждого собрать кал на анализ. Естественно, что такое количество баночек (около 100) не нашлось, поэтому в ход пошли спичечные коробки. Когда и их не хватило, особо изобретательные кинулись клеить небольшие коробочки из картона. И вот утро, «добро» собрано, упаковано, подписано и поставлено в красивый кожаный чемоданчик-портфельчик одного из сотрудников, который ехал с дежурства домой. Поскольку он жил в районе Балтийского вокзала, а лаборатория, в которую надо было везти говно, располагалась там же, мужика попросили отвезти, он не отказался. Народа в вагоне электрички было не особо много, и наш герой позволил себе расслабиться – выйти в тамбур покурить, оставив «вещи» на лавочке. Вернулся – а чемоданчик с говном улетел в неизвестные края. Бедного мужика чуть кондратий не обнял. Он меньше всего горевал о саквояже, он просто представил картину, когда он докладывает о пропаже ста емкостей с говном.