Тень моей любви

Смит Дебора

– И что в этой книге?

– Глубокие мысли.

– Например?

– Ну, вроде – ищи во всем хорошую сторону.

– В чем?

– Во всем.

– Хорошо. Ты вот сейчас так и делаешь?

Он замер: драные ботинки в одной руке, большая, не по размеру, футболка с оторванным рукавом в другой. На бледном лице выступили красные пятна. Я заметила на его подбородке и верхней губе черные волоски.

– Ты знаешь, с моим стариком по-другому. Там все искренне.

– Ты жалеешь? Хочешь остаться с ним?

– Нет. – Он опять стал краток, как будто боялся сказать лишнее.

– Опять

хочешь прятаться на озере?

– Нет.

– Хорошо. Значит, ты остаешься жить с нами? О’кей?

– Да-а.

Я уловила сомнение в его голосе и спросила для пущей уверенности:

– Навсегда?

Он покачал головой:

– Я не знаю, Клер. Я не умею жить с хорошими людьми. И не хочу делать ошибки. – Он помолчал. – Но мне некуда будет идти, если из этого ничего не получится.

– Слушай, парень, – в моем голосе звучали слезы. – Ты все делаешь правильно. Я тебе помогу. Задавай мне любые вопросы. Улыбнись, – потребовала я.

Рони улыбнулся медленно, с трудом. Ему нечасто приходилось это делать. У него был новый зуб, замечательный, прямой, вровень с остальными. Я рассматривала его, стараясь казаться безразличной. Красивый. Улыбка теперь лучше, чем у кинозвезды.

– Ты выглядишь нормально, – небрежно сказала я. Хоп и Эван были весьма удивлены, обнаружив мою пену и мыло на полке в ванной, рядом со своими мужскими туалетными принадлежностями. Когда Рони появился за обеденным столом, он просто сиял чистотой. Он подстриг волосы, а щеки его, казалось, были протерты до мяса. От него пахло розами так, как будто он не только сам вымылся этим мылом для девочек, но и выстирал в нем свою одежду.

Он сидел за столом напротив меня, прямой и тихий. В глазах его были изумление и тревога. Он держал в руках обыкновенную фаянсовую тарелку так, как будто бы боялся, что если отобьет кусочек, то прямиком отправится в ад. Он положил матерчатую салфетку на колени, заметив, что так сделала я. Думаю, что если бы я повязала ее вокруг головы, то он поступил бы так же.

Это уже потом я узнала, что трубы в прицепе его отца замерзли и лопнули год назад, и Большой Роаи так и не удосужился починить их. Он просто сколотил за прицепом деревянную будку. Стиральной машины у них не было, из городской прачечной Большого Роана выгнали раз и навсегда. Он повадился таскать белье из чужих сушилок.

Тогда мне и стало ясно, отчего одежда Роана была грязной, а от него шел запах. С тех пор я всегда чувствовала себя виноватой, когда погружалась в теплую, полную розовой пены ванну. Что только не пришлось вытерпеть Рони только из-за того, что у него этого не было.

* * *

Между прочим, мы придумали щенку имя. Мне кажется, что щенок, так же как и я, чувствовал в Рони доброту. Я решила, что это будет его собака. Я попросила разрешения у папы, и он согласился. Рони и я назвали его Генерал Паттон. Не просто Паттон, не просто Генерал, а Генерал Паттон. Мы присвоили ему высокий ранг и отмерили хорошую дозу “Педигри”.

Ведь, в конце концов, это была собака Рони.

Глава 7

Теперь у меня

был Рони. И жизнь стала в чем-то другая, и все ощущения мои изменились. Он теперь был в безопасности, как гусеница в коконе. Ему был нужен лишь покой, тишина и время, чтобы отрастить крылья. На этом мое поэтическое воображение застопорилось. Я никак не могла себе представить, что принадлежащая лично мне бабочка когда-либо покинет меня, улетев в открытое небо.

Я была страшно признательна своим родным, братьям, дедушкам и бабушкам за их уважительное отношение к Рони, потому что видела, что он впитывает его, как губка. Мама тоже была добра к нему.

– Рони! Сделай мне одолжение. Посмотри в этом шкафу, есть ли там что-нибудь для тебя подходящее. Каждый раз, когда Джош и Брэди уезжают в колледж после каникул, остается такая куча одежды, что нам впору открывать магазин. Эти шкафы просто лопнут, если ты не поможешь.

– Рони! Тебе нужны часы? Вот, посмотри эти. Я купила их Хопу, но ему не нравится браслет. Если они тебе подходят, оставь себе.

Папа и дедушка отвечали за обучение навыкам, полагающимся мужчине. Вот, например, – устройство трактора, наука вождения, еще кое-что по сельскому хозяйству и, наконец, главное – великое искусство поджаривания на решетке свиных ребрышек.

Хоп и Эван вовсю дразнили его, как вообще дразнятся мальчишки. “Бог мой, ты сегодня похож на чучело”. “Не позволяй ей болтаться рядом, кончится тем, что она заставит тебя носить розовые носочки от пота”. Поначалу эти губы сжимались, чтобы не ответить резкостью. Он сердито смотрел на Хопа и Эвана, но потом начал понимать, что нравится им. Мальчишки всегда оскорбляют друг друга, чтобы доказать, что они одной крови. Когда он первый раз усмехнулся какой-то шутке, мне стало ясно, что он хотя бы с ними почувствовал себя свободно.

Потом на его пути встала Ренфрю.

* * *

Мама доверяла свой дом только одной женщине по фамилии Макфарленд, принадлежащей к ордену твердокаменных старых дев. Мы никогда не считали ее нашей домохозяйкой, потому что она признавала только маму. Мои братья и я называли ее вслух “миз Мак”, но после того, как я посмотрела по телику фильм “Дракула”, я поняла, что ее настоящее имя Ренфрю – преданная помощница Дракулы, пожирательница насекомых.

Ренфрю была невысокой, худой, плоской как доска женщиной. Рот ее был обыкновенно сжат настолько плотно, что меж тонких губ не просунешь и пенни. В ней было что-то такое, что при виде ее я все время вспоминала то о грибах, то о старых газетах.

Но старой она не была, у нее не было ни одного седого волоса. Правда, те, которые были, представляли собой нечто вроде хорошо промытых и аккуратно уложенных коричневых мотков пряжи, покрытых тоненькой волосяной сеткой так туго, что на лбу у Ренфрю оставался красный след.

Она мыла туалеты и натирала полы, лущила кукурузу и щипала цыплят. Мама хорошо платила ей, но жила она трудно и не терпела баловства.

Сама она нас, конечно, не наказывала, но обо всех проступках тут же докладывала маме, едва дождавшись, когда она выйдет из гончарной мастерской.