Шрифт:
Аннотация:
Баланс сил в этом мире — Высшей и Оборотной магии — давно нарушен в пользу Высших магов. Единственный уцелевший Оборотень — заложник создавшегося порядка. Говорят, если убить последнего Оборотня — мир перевернется. Но будет ли это благом или окончательной катастрофой?
Юлия Сергачева
ТЕНЬ НА ОБОРОТЕ
Пролог.
Они явились на закате. Пронеслись над
И без того приземистые деревенские домишки, словно еще больше припали к земле, зажмурились, затаили во чревах привычный послевоенный ужас: «…опять Оборотня гонят!.. только бы мимо!.. »
Нет, не мимо.
Рощица за деревенской околицей содрогнулась, принимая в себя множество незваных гостей. Те, кто помешкал затворить ставни в избах, успели заметить, как трескучие золотые молнии оплели древесные стволы, и почти вся листва разом сорвалась с ветвей, закружив в сутолоке теней хлопьями.
Раздувшееся закатное солнце скатилось за лес, сделав воздух сумрачно зыбким. Один за другим ушли в зенит зеленые огни — охотники звали подмогу. Рощица вновь озарилась колдовским светом, став прозрачной и колючей, словно рыбий скелет. Отозвался натужным скрипом лес…
Теперь уже и самые бесстрашные из поселян укрылись за бревенчатой скорлупой своих домишек. Всю ночь, боязливо забившись в укромные уголки, люди ждали исхода противостояния, страшась высунуть нос. Звуки близкого сражения просачивались и на полати, и в подполы.
Тишина воцарилась глубоко за полночь.
Настало утро.
…Пыльная дорога, пронизав деревеньку, убегала прямиком в рощу, а оттуда дальше через речку и лес, к горам. В мягкой пыли вскользь отпечатались когтистые следы и глубоко — звездчатые язвы, изнутри спекшиеся в корку.
— …сойти бы с дороги, — канючил пугливо Яск, озираясь и пригибая вихрастую голову, будто ждал не подзатыльника даже — полновесного удара.
— Не трусь, кончилось все уже, — заверил его второй паренек, ковылявший неловко, однако проворно, подпираясь сучковатой палкой. — Чуешь, мертво как?
То-то и оно! Птицы — и те спрятались. Яск ссутулился еще больше.
— А наши увидят?
— Да они до завтрашнего вечера нос не высунут.
И впрямь… Хоть последние звуки боя смолкли еще ночью, солнце напрасно пыталось проникнуть сквозь плотно зажмуренные ставни и двери. Деревенька будто вымерла. Даже псы-пустобрехи предпочли таиться в конурах. И уж точно никто не решился сходить проверить, чем закончилось противостояние.
Кроме Яска и Летяги.
Собственно, и Яск бы не полез, да Летяга за собой поволок. Он вообще отчаянный, даром, что калека.
Мягкая пыль, взбитая босыми ногами, клубилась рваным облачком. Яск старался обходить
— Несподручно мне по колдобинам брести, — пояснил Летяга, убедившись, что Яск все еще косит глазом в спасительный бурьян. — Сам понимаешь…
Яск вздохнул. Он бы мог припомнить приятелю, что не далее, как вчера, увечье вовсе не помешало Летяге быстрее всех нестись с разграбленного огорода прямиком через изрытое поле. Но за излишнюю памятливость он мог и палкой по голове схлопотать.
— Тихо слишком, — вместо этого заметил Яск.
— Вот и не бойся ничего. Значит, наши победили.
Что еще за «наши» — это вопрос. Охотники на Оборотней зачастую пугали честных простецов почище самих легендарных чудовищ. Но деревенские, обмирая от страха, все же ставку делали на первых.
А на заре…
«Идем, поглядим, чего там! — глаза Летяги блестели ярко и горячечно. Он все ночь шуршал сеном, где схоронились мальчики, прислушиваясь к звукам сражения и пытаясь в щелочку разглядеть хоть что-то. А уже когда рассвело с ним и вовсе сладу не стало: — Вдруг помощь кому нужна? Они же за нас бились… Или ценные вещи возьмем, — прибавил он простодушно».
Поперек дороги, в косой обожженной выбоине скорчился мертвец. Черный, страшный, выставивший сгоревшие руки с растопыренными пальцами. На одном болтается совершенно чистый золотой перстень с печатью.
Яск лишь глянул мельком, шарахнулся прочь на обочину. Икнул от испуга, когда из сохлых сорняков посыпалось стеклянное мелкое крошево. Присмотрелся — жучки всякие, паучки: прозрачные, дохлые, твердые.
— Ишь как… — Летяга остался на кромке выбоины, опираясь на свой батожок и вытянув шею, чтобы рассмотреть покойника. Ощерившаяся физиономия выражала одновременно испуг и жадное любопытство.
И сейчас Летяга как никогда походил на летучую мышь, оправдывая злоязыкое прозвище. Нелепый, но цепкий и ловкий. Стоит на самом краешке и не шелохнется.
— Не трожь! — вскрикнул, задохнувшись от ужаса, Яск, когда Летяга потянулся к золотому перстню. Померещилось, что сейчас мертвец сомкнет черную хватку на запястье приятеля.
Летяга вздрогнул, нехотя подался назад. Вниз стекла сухая земляная струйка из-под его пятки.
— Ему ж без надобности.
— Вдруг на нем проклятье какое, — Яск еле сдерживался, чтобы не задать стрекача. — Блестит-то как! И копоти нет вовсе.
— Ну, так колдовское пламя золото не трогает, — Летяга хмурился, озирая недоступный перстень. — Или, может, не огнем этого бедолагу вовсе жгли. Я слыхал, что Оборотни и…
— Тс-с! — обомлев, Яск даже присел. — Услышат же!
Руку, погрузившуюся в дорожную пыль, ужалило. Мертвый стеклянный паучок впился острой лапкой в мякоть большого пальца. Лапка сразу же обломилась, но от прозрачной крошечной занозы растекалась неожиданно сильная боль.
А вдруг, заклятье, что превратило насекомых в стекло, по-прежнему в силе?