Тень олигарха
Шрифт:
— Едемте в «Метрополь»!
— О! Я знаю, это ваше излюбленное место, помнится, вы там и познакомились! — расхохотался Омаров.
— С тех пор как я стал знаменит, об этом знают все, но тогда, в 1955-м, я действительно поднял глаза и увидел, как ко мне с лестницы ступает настоящая богиня. Конечно же, я дар речи потерял. И в ту же минуту понял, что эта женщина будет моей.
Александр неловко переминался с ноги на ногу, слегка расстроившись: в его планы не входили увеселительные мероприятия, и решение громадного финансового вопроса надолго повисло в воздухе. Однако делать нечего, надо подчиниться влиятельному олигарху, к тому же не каждый день приглашают отужинать со знаменитыми на весь мир музыкантами, и
Построенный в начале двадцатого века по последнему слову техники ресторан не претерпел особых изменений и десятилетия спустя. Еда всегда была в популярном заведении на любой вкус, рафинированная, лаконичная, впечатляющая своей простотой и виртуозностью, что неизменно притягивало иностранцев и богатых людей столицы. Впрочем, даже если бы в меню ресторана не было французского хлеба, приготовленного в собственной печи, изумительного расстегая и потрясающего мороженого, для Александра это было бы пустым звуком, ибо перед ним сидела роскошная Галина Вишневская. Высокий лоб, чуть вздернутые брови, упрямый взгляд выдавали ее непростой властный и горделивый характер, из которого многочисленные представители советской партократии по капле выдавливали свободу, да не выдавили.
— Люди, что не прижились в Большом: их отторгла рутина, устраивающая очень многих в оперном театре. А такие люди мешают, и не только мешают — они непонятны остальным. И не потому, что все такие злодеи — вот они всех нас выгнали! Нет, они совершенно искренне не понимают, что гений им просто не нужен! — принялась рассуждать оперная дива после вежливого и вполне дежурного вопроса Александра о ее прежней жизни в Большом театре.
К разговору моментально подключился хлебосольный Омаров:
— Конечно, им нужна посредственность — знаете, когда газон стригут, все должно быть идеально ровно, чтобы ни одна травинка не возвысилась…
— Ну что делать, это жизнь. Это ограниченность и зазнайство, очень присущие оперным артистам. У него есть голос, какие-нибудь две красивые верхние ноты — и вот он уже думает о себе: царь природы! Это же глупость ужасная, и в оперном театре такое часто встречается…
— Но вы же, Галочка, похоже, только выиграли от того, что вас выжили! — Омаров приблизился к даме и любезно еще раз поцеловал руку.
— Вот именно: выжили! Вы знаете, Александр, когда я уехала из страны в 1974 году, это был крайне неожиданный отъезд, нас просто вытолкнули. Это была настоящая творческая трагедия! Совершенный переворот всей творческой жизни! Я никогда не готовилась стать эмигранткой! Никогда в жизни сама не уехала бы отсюда! Так и не смогла перестроиться на другой лад, встать на другие рельсы. Вот Саид Фарисович, напротив, он в Лондоне как рыба. Впрочем, наверное, этот веселый человек везде приживается!
— Дорогуша, не надо так распаляться! — пытался сгладить яркий монолог Мстислав Леопольдович, жадно поедая салат.
Александр украдкой то и дело выводил Омарова на свой щекотливый разговор, но тщетно: бизнесмен всецело был поглощен Вишневской.
— Вы знаете, может быть, это плохое качество характера — максимализм. Если я прихожу в жизни к чему-то высокому, не могу опуститься вниз. Так и сольные концерты ни с кем после Ростроповича не могла петь. Кроме того, всегда была на его концертах, это моя жизнь. Заниматься с ним — никогда не занималась, так же как все сольные концерты никогда с ним не готовила, даже не репетировала! Просто выходила на сцену, и он мне играл…
— Как же это возможно без репетиций, Галочка? — Кавказец игриво постучал по столу, словно по клавишам фортепиано.
— Готовила репертуар с пианистом, потому что репетировать со мной у мужа никогда и времени-то не было: у него студентов в консерватории двадцать человек да свои концерты.
— Простите, — деликатно попробовал вступить в диалог Александр, — в СССР как
— Вот это самая большая трагедия! Вот причина того, чему мы свидетели сегодня, что мы видим на улицах, и эти лица-то — отсюда! Физически был изничтожен самый сильный пласт общества: ведь пьянь-то не уничтожали, а истребляли лучшего работника, умнейшего, честнейшего… Они ушли из жизни, часто не отдав свое семя, женщины так и не выносили их детей! А пьянь породила пьянь. И должно пройти очень много времени, пока народ опять обретет свою силу — и моральную, и физическую. Это трагедия страны, трагедия народа.
Поговорить с Омаровым о делах в итоге Александру удалось только после сытного ужина при расставании у вызванного к ресторану такси. Конечно же, разговор получился коротким, ибо далеко за полночь не лучшее время решать глобальные вопросы. Один и другой спешили по своим норам, и Александр только обозначил позицию:
— Саид Фарисович, если через неделю не исполнишь договор, плачу четыреста миллионов рублей за поставленное в Беларусь топливо и выхожу из сделки.
— Дорогой Александр, зачем так говоришь, не доверять мне у тебя нет никаких оснований.
Олигарх прислонился к банкиру, улыбнувшись безмятежно, после чего на прозвучавшую угрозу выйти из темы последовали самые искренние обещания в ближайшее время доставить нефтепродукты и закрыть сделку.
— Дорогой, не волнуйся ты так, все сделаем в лучшем виде, — уверил Омаров на прощанье и укатил в аэропорт.
После праздника
9 мая, 1993 год, город N, Минск
По возвращении домой тревожные предчувствия не покидали Александра все следующее утро. На протяжении долгой телевизионной трансляции торжественного парада по случаю Дня Победы, в перерывах которой с упрямой периодичностью появлялась реклама всевозможного алкоголя с неоспоримым слоганом «Водка “Зверь” — похмелья не будет», он украдкой, пока Татьяна мылась в душе или хлопотала на кухне, набирал номер телефона Сашеньки и слышал только длинные гудки. Накануне они с возлюбленной договорились о встрече, такой томительной и желанной, а телефон молчал. Сашенька, всегда обязательная и пунктуальная, прежде не позволяла себе исчезать в неизвестном направлении. Что могло случиться? В ответ в рекламном блоке только подмигивал «Распутин» и ухмылялся «Петроff». Александр, как деревянный, выпил чаю, потом ушел к себе, сел за письменный стол, взял что-то почитать, но не понял ни слова и вернулся к телевизору. В зале было пусто и светло от яркого солнца, пробивающегося сквозь шторы, во всем доме — одиноко и как-то страшно пустынно. В конце концов Александр устал теряться в догадках, схватил с вешалки плащ и выскочил.
— Мне надо встретиться кое с кем… — буркнул он в дверях на немой вопрос жены.
— Кушать-то подано! — съязвила в ответ Татьяна, памятуя о вчерашней семейной склоке, возникшей чуть ли не с порога, и сердито исчезла в коридоре.
— Спасибо, сыт по горло… — огрызнулся Александр.
Он, в свою очередь, прекрасно помнил, какими высокопарными словами изъяснялась благоверная жена на его тонкие замечания при толстых обстоятельствах в виде очередной тонны испорченных продуктов да гламурных подружек в дорогих тряпках, осушивших чуть ли не месячный запас бара за пару дней отсутствия хозяина, и направился в Минск на крыльях, серьезно превышая допустимую скорость. Впрочем, бояться было нечего, ибо сотрудники Госавтоинспекции в этот праздничный день в накрахмаленных белоснежных рубашках предпочитали осуществлять доходный дозор в самом центре города, куда обычно стекалось большинство автомобильного транспорта.