Тень при лунном свете (Тень Луны)
Шрифт:
— Это тебе маленький подарок, — сказал Хиираги, с улыбкой протягивая большой бумажный пакет.
Это было сделано с такой искренностью, что я не решилась сказать, что уже почти поправилась, и даже попыталась кашлянуть.
— Я знаю, что ты любишь жареных цыплят по-кентуккийски и шербет. А еще тут кока-кола. Тут порция и для меня, так что можем поесть вместе.
Мне не хотелось так считать, но он обращался со мной как с ящиком, на котором написано: «Осторожно, не кантовать!» Я смущенно подумала, что, наверное, это моя мать что-то ему сказала. При этом я не могла с полным правом бодро заявить, что я абсолютно
Так мы и сидели на полу в моей маленькой комнате, согретой обогревателем, и молча ели принесенную им еду. Я почувствовала, как я была голодна, и поняла, как всегда мне было вкусно есть вместе с ним. «До чего же это здорово!» — подумала я.
— Сацуки!
— Что? — подняв глаза, ответила я, когда услышала свое имя.
— Ты всегда одна, поэтому так себя извела, что сильно исхудала, даже температура у тебя поднялась. Когда ты ничем не занята, звони мне. Сходим куда-нибудь поразвлечься. Каждый раз, когда я тебя вижу, то замечаю, что ты все более измождена, хотя на людях притворяешься, что у тебя все хорошо. Ты истощаешь свои силы. Поскольку вы были с Хитоси так близки, ты смертельно грустишь, что вполне естественно.
Ничего подобного он раньше не говорил. Я сильно удивилась: он впервые обращался ко мне с такой детской непосредственностью. Я считала его слишком холодным, а сейчас в его словах неожиданно прозвучала откровенная чистосердечность. И тут я поняла, что имел в виду Хитоси, когда с улыбкой вспоминал, что его брат снова становится ребенком, когда это касается семейных дел.
— Конечно, я еще слишком юн, и, когда на мне нет матроски, я чувствую себя таким одиноким, что могу разрыдаться. Но разве в минуты несчастья все люди не становятся родными? Я тебя настолько люблю, что готов спать с тобой под одним одеялом.
Он сказал это настолько искренне, что не могло быть даже подозрений, что в его словах присутствуют какие-то дурные намерения. «Как он изменился!» — подумала я и невольно улыбнулась.
— Я так и сделаю, непременно так и сделаю. Спасибо. Огромное спасибо! — расчувствовавшись, сказала я.
После ухода Хиираги я снова заснула. Возможно, под действием лекарства от простуды я долго и спокойно спала, не видя никаких снов. Такой блаженный сон бывал у меня только в детстве в ночь перед Рождеством, в предвкушении праздника. Я знала, что, проснувшись, должна буду отправиться к реке, где меня ждет Урара, и что-то там увидеть.
Еще не рассвело.
Я чувствовала себя еще не вполне здоровой, но все равно переоделась и побежала.
Это было морозное утро, когда луна казалась ярким пятном, наклеенным на небе. Звук моих шагов разносился в тихом голубом воздухе и исчезал, засасываясь пустотой улицы.
На мосту стояла Урара. Когда я приблизилась к ней, руки у нее были в карманах, а лицо наполовину закутано шарфом, но в ее искрящихся глазах читалась улыбка.
— Доброе утро! — сказала она.
Несколько последних звезд, как бы собираясь вот-вот исчезнуть, слабо мерцали в голубоватом фарфоровом небе. Река яростно шумела, воздух был прозрачным.
— Такая синева, что кажется, будто она растворяется в твоем теле, — сказала Урара, показывая на небо.
Слабо вырисовывались очертания деревьев, с шелестом покачивающихся под порывами ветра. Небо
— Самое время, — напряженным голосом сказала Урара. — Готова? Еще немного — и данное измерение, пространство и время придут в движение, станут меняться. И хотя мы с тобой стоим рядом, возможно, не сможем видеть друг друга, но мы увидим совершенно разное по ту сторону реки. Но только ни в коем случае не открывай рта и не переходи через мост! Поняла?
— Хорошо, — ответила я.
Мы пребывали в молчании. Был слышен только шум реки, а мы с Урарой стояли рядом, всматриваясь в противоположный берег. Мое сердце яростно билось, я поняла, что у меня даже ноги дрожат. Понемногу наползал рассвет. Голубизна неба стала более бледной, раздавались птичьи голоса.
Мне показалось, что откуда-то издалека доносится слабый звук. Я повернула голову и обнаружила, что Урары нет. Остались только река, я и небо, и тогда я услышала хорошо знакомый приятный звук, который примешивался к звукам ветра и реки.
Колокольчик. Не было ни малейших сомнений, что это звенит колокольчик Хитоси. Слабый звон доносился с того места, где никого не было. Я закрыла глаза, чтобы сквозь шум ветра отчетливее услышать этот звук. Когда я их открыла и снова посмотрела на другой берег, мне показалось, что я еще более чокнутая, чем была в последние два месяца. Я с трудом сдержалась, чтобы не закричать.
Там был Хитоси. Если это только был не сон и я еще не сошла с ума, то по ту сторону реки виднелась фигура Хитоси. Нас разделяла река. От волнения моя грудь высоко вздымалась, и я вглядывалась в эту фигуру, очертания которой прочно запечатлелись в моем сердце.
Он смотрел на меня сквозь голубоватую дымку. Он смотрел на меня с тем тревожным выражением глаз, какое бывало у него всякий раз, когда я совершала глупость. Он стоял, засунув руки в карманы, и смотрел на меня в упор. Годы, проведенные в его объятиях, показались мне близкими и далекими одновременно. Мы просто всматривались друг в друга. Только бледная луна созерцала разделяющий нас слишком бурный поток и слишком большую пропасть между нами. Мои волосы и воротник милой моему сердцу рубашки Хитоси, словно во сне, трепетали под порывами ветра с реки.
Ты хочешь поговорить со мной, Хитоси? Я хочу поговорить с тобой. Я хочу быть с тобой рядом, обнять тебя, испытать радость новой встречи. Но, но… У меня потекли слезы. Судьба распорядилась, чтобы нас с тобой отныне разделяла река, и я ничего не могу поделать. Я заливалась слезами, но могла только продолжать смотреть на него. Хитоси тоже печально смотрел на меня. «Хорошо бы, чтобы время остановилось», — подумалось мне, но с первыми лучами рассветного солнца все начало медленно бледнеть. Хитоси начал отдаляться. Я встревожилась, и тогда Хитоси с улыбкой помахал мне рукой. Он продолжал махать рукой, исчезая в синем мареве. Я тоже помахала ему. Мой любимый Хитоси! Мне хотелось навсегда запечатлеть в своей памяти все: его плечи, милые мне очертания рук. Мне ужасно хотелось сохранить в памяти все: эти исчезающие очертания его фигуры, тепло льющихся по моим щекам слез… Линия, прочерченная его рукой, оставалась подвешенным в пустоте образом. Его образ становился все бледнее и наконец полностью исчез. Я в слезах наблюдала за всем этим.