Тень прошлого

Воронин Андрей Николаевич

– Это мы и без тебя знаем, – сказал Званцев, и Балашихин понял, что опять говорил вслух. – Ты нам лучше расскажи, что это ты удумал. Что за дикие фокусы?

Майор открыл рот и начал говорить. Слова лились легко, как бы сами собой, непрерывным бессвязным потоком. Он подробно изложил свои побудительные мотивы, планы и то, что он думал о деятельности Званцева и о самом Званцеве лично. Он рассказал, как отослал напарника за пивом и скопировал видеокассету, пользуясь богатым оборудованием микроавтобуса, и о том, как позвонил Лопатину из прослушки, и даже о том, как ему не понравился бродивший неподалеку

от места встречи бомж.

– Здорово поет, – уважительно сказал Званцеву Санек, когда майор выложил все, что мог, и начал повторяться. – Даже жалко. Я бы с ним с бо-о-ольшим удовольствием поработал!

– Даже не мечтай, – ответил Званцев. – Он мне нужен непопорченным. И так уже дров наломали… Смотри, у него все ребра в синяках.

Только сейчас Балашихин обратил внимание на то, что ни пиджака, ни рубашки на нем нет.

– Ну как же?! – возмутился Санек. – Вы же видели, что он, падла, с нашими сотворил!

Действие наркотика постепенно проходило, и вместе с нестерпимой болью в избитом теле к майору возвращалась способность соображать. Безвыходное положение, в которое он угодил, не вызвало в нем паники: Балашихин бывал в переделках покруче нынешней и давно привык к мысли, что живет, по сути дела, в долг, как и каждый человек, носящий погоны. Обидно было только, что приходится погибать от руки этого нечистого на руку дельца.

Бомбоубежище время от времени сотрясала едва заметная дрожь, сопровождавшаяся отдаленным гулом, – неподалеку проходила линия метро. Балашихин представил себе мчащиеся сквозь тьму подземных тоннелей ярко освещенные поезда, наполненные веселыми, грустными, озабоченными или просто дремлющими людьми. Большинство из них были обитателями дневной, простой и понятной, стороны жизни, в то время как он, майор Балашихин, безнадежно заблудился в потемках. Люди торопились по своим делам и знать не знали о том, что совсем недалеко от них лежит на грязном цементном полу полуголый, скованный по рукам и ногам человек, еще как будто бы живой, а на самом деле – безнадежно мертвый…

– Что же ты, Николай Викторович, – словно издалека, донесся до него голос Званцева, и Балашихин понял, что тот говорил уже несколько минут – как минимум, минуты две, а то и все три. «Пусть барабанит, – вяло подумал майор. – Что он может мне сказать такого, чего я не знаю?»

– Как же так можно? Как маленький, честное слово.

Неужели ты, стреляный воробей, на эти несчастные сто тысяч позарился? Были бы деньги… И потом, неужели ты думал, что я стану этому нищеброду настоящие баксы подбрасывать?

Балашихин заметно вздрогнул: Званцев сумел-таки его удивить.

– Что? – заметив его движение, наклонился вперед тот. – А ты не знал? "Провинциальное мышление – страшная штука, – сообщил он Сане. – Ведь вот же человек – и бизнесом занимался, и за границей больше времени провел, чем в России. И мяли его, и били, и в тюрягу чуть не упекли за здорово живешь. Казалось бы, чего еще? Так нет же, все равно, как был лохом, так и остался. И ладно бы его кидалы на рынке развели, это бы еще можно понять, там ребята крученые… А то ведь сам!

Сам себя кинул, недоумок! Жадность и глупость, собравшись вместе, почти сводят человека в могилу раньше срока… Запиши это где-нибудь, Александр,

и перечитывай на сон грядущий, иначе кончишь, как майор."

Санек подобострастно хохотнул, сверкнув стальными зубами.

– Ладно, Николаша, – снова обратился к Балашихину Званцев, – мы пойдем, а ты полежи, подумай о своем поведении. Захочешь пи-пи или еще чего – кричи.

Авось докричишься. Ну а не докричишься – не обессудь.

Придется как-то обойтись.

– Званцев! – сам не зная зачем, окликнул его Балашихин. – Что ты собираешься со мной сделать?

– Как что? – притворно удивился Званцев. – Убить, конечно. Тебя что, это удивляет?

– Ты дерьмо, Званцев, – сказал Балашихин. – Надолго ты меня не переживешь.

– Зато ты у нас чистое золото, – спокойно отпарировал Званцев. – Все у тебя золотое с бриллиантовыми вкраплениями – ум, честь и совесть. И все это стоит ровно сто тысяч фальшивых баксов. Подумай об этом.

Полный тревог и забот путь майора Балашихина завершился: майор лежал в собственноручно вырытой могиле и ждал, когда на лицо посыплется земля.

* * *

Илларион остановил машину перед рестораном.

Ресторан открылся здесь недавно, но уже успел сделаться одним из любимых мест отдыха так называемых деятелей теневой экономики и некоторых политиков. Илларион знал и не очень любил это место, но здесь отлично готовили, а карту вин можно было читать как роман. Кроме того, ему казалось, что такой экзотической даме, как та, обществом которой он наслаждался в данный момент, нужен не менее экзотический фон. Экзотики здесь было хоть отбавляй – на вкус Забродова, ее могло бы быть и поменьше. Например, подумал Илларион, вот этого сплошь зарешеченного грузовика перед парадной дверью запросто могло бы не быть, и никто бы, что характерно, не огорчился. Или этих вот ребят в камуфляже и трикотажных масках, которые стоят по обе стороны двери с таким видом, словно внутри заседает Генштаб, а в городе высадился полк вражеских парашютистов, – их тоже могло бы не быть, и репутация заведения от этого не пострадала бы…

– Какая прелесть! – прозвенел справа от него хрустальный голосок. – Мы будем ужинать в тюрьме?

Илларион бросил быстрый взгляд на свою спутницу.

Оля сидела на пассажирском сиденье, прекрасная и невозмутимая, как произведение талантливого скульптора, резко контрастируя не только со стоявшим у входа в ресторан «воронком», но и с салоном забродовского «Лендровера», который, хоть и сверкал чистотой, все-таки оставался тем, чем был во все времена – надежным и вместительным вездеходом, задуманным, построенным и эксплуатировавшимся в сугубо утилитарных целях.

С некоторым усилием оторвав взгляд от покрытой золотившимся персиковым пушком щеки девушки, Илларион перевел взгляд сначала на «воронок», а потом на стоявших у дверей омоновцев. Те выглядели так, словно собирались пустить здесь корни – видимо, проверка документов только что началась. Заметив в нерешительности замершую напротив машину, один из омоновцев лениво отчалил от крыльца и зашагал к «Лендроверу», придерживая одной рукой автомат, а другую начиная повелительно поднимать ладонью вверх. «Как же, – подумал Илларион с неприязнью, – размечтался.»