Тень «Райского сада»
Шрифт:
И строгий Сталин висел в обрамлении белой краски, сурово глядя на орущих малышей, которых тщетно пытались укачать на руках измученные, вечно уставшие матери.
В начале 1936 года отменили продуктовые карточки. Но долгожданного облегчения это не принесло, наоборот. Продукты стали дорожать с неимоверной скоростью. Зарплат не хватало. И, несмотря на то что хлеб больше не выдавали по карточкам, а можно было просто купить, его по-прежнему не хватало.
Шепотом, закрыв все двери на замок, рассказывали о страшном голоде, случившемся несколько лет назад, о том, что в селах люди умирали целыми семьями. Но говорить об этом громко было нельзя. Подробностей никто не знал. Голод был
Голод был самой страшной бедой. И груднички, орущие в коридорах детской поликлиники, это ощущали в полной мере. От плохого питания у их матерей не хватало молока. Сложно было выкормить ребенка в голодный год, страшно и мучительно.
Здесь, на Слободке, были частные дома. Покосившиеся хибары, глинобитные лачуги бедноты, иногда – с традиционными крышами, как в селе. Здесь многие держали домашних животных. Тощие козы и коровы бродили по пустырям, выщипывая пожухлую траву, пробивавшуюся из-под камней.
Большинство грудничков района, где работала педиатром Крестовская, выкармливала коза Машка, которая по праву считалась самой настоящей кормилицей. Хозяйка Машки, сердобольная молдаванка, давным-давно перебравшаяся из родной Бессарабии в Одессу, продавала молоко матерям грудничков по символической цене, что спасло не одно детское поколение. Козье молоко было питательным, полезным, но жирным, и плохо усваивалось желудками грудничков, отчего у них возникали сильные колики и газы. Младенцы орали день и ночь, не помогала и укропная водичка – народное средство от колик, проверенное временем, что еще тогда было достать? Но такое питание все равно было лучше, чем хлебный мякиш, размоченный в воде и, как соска, в марле засунутый в рот. Его своим новорожденным давали матери, которым не так повезло в жизни и в районе которых не было козы Машки – всеобщей кормилицы.
А потому приходилось терпеть, ведь козье молоко было единственным способом выжить.
Это было ужасно – делать вид, что ничего не происходит, врать начальству в глаза, которое, в свою очередь, врало следующему высшему начальству о том, что с детской смертностью все нормально, и она идет на спад. Зина знала это как никто другой – всю правду о детской смертности, о нехватке питания, о голоде. Но говорить об этом было нельзя. Темная тень страха запечатывала рот такой печатью, что прочней любых пут. И ей приходилось подбивать цифры в отчетах поликлиники, чтобы строить светлое советское будущее и делать вид, что все хорошо и прекрасно.
Начался прием. Голова у Зины раскалывалась неимоверно. Наблюдая за ее страданиями, медсестра сунула ей таблетку пирамидона, которая ей так и не помогла.
Выглядела Зина ужасно. Домой она вернулась под утро. Было уже около шести, ложиться спать смысла не было. Зина вспомнила, что они с Андреем в машине на обратном пути почти не разговаривали. Стало светать. Ей очень хотелось говорить с ним, хоть бы о чем, но он молчал. В кармане ее пальто лежала завернутая в марлю пробирка с темной кровью.
– Когда ты сможешь сделать анализ? – обернулся Андрей к ней, увидев, что до Соборной площади оставалось совсем ничего.
– Сегодня и отдам девочке в лаборатории, как приду на работу.
– Ни слова! Ты меня поняла? Ни единого слова никому, иначе подпишешь нам приговор! – строго произнес он.
«Нам» больно резануло слух, и, замкнувшись в своей тоске о прошлом, Зина ничего ему не ответила.
У себя она разделась, пошла на кухню, поставила чайник. Во всей квартире стояла мертвая тишина, что было немудрено после ночных событий. Зина заварила крепкий чай и вернулась в свою комнату, где, забравшись
Выпив чай, Зина принялась одеваться. Несмотря на то что прием начинался в два часа дня, до обеда она ходила по вызовам, а если их было мало, то заполняла карточки. В этот день ей повезло – было всего два вызова, причем очень легких и недалеко от поликлиники. Заполняя карточку, Зина наделала кучу ошибок – сказывалась бессонная ночь. А голова у нее мучительно разболелась как раз к началу приема.
До этого она успела зайти в лабораторию. Ее приятельница Наташа, с которой Зина поддерживала самые лучшие отношения, как раз была на месте. Глядя в засиженное мухами зеркало, она примеряла ярко-синий берет, который нелепо, как тарелка, смотрелся на ее маленькой головке.
– Я похожа на клоуна! – Наташа отшвырнула берет в сторону. – Ты поболтать, или как?
– Или как… – Зина вздохнула. – Не в службу, а в дружбу. Сделаешь кое-что тайком для меня? Очень надо! И без всяких записей.
– Ну давай, – Наташа искоса посмотрела на нее, – опять на морфий проверять будем?
Несколько месяцев назад она сделала тайный анализ для своей подруги, которая заподозрила жениха в пристрастии к наркотикам. Кровь показала, что жених был морфинистом.
– В этот раз все сложней, – Зина достала пробирку, протянула Наташе, – весь состав! И особенно, если обнаружишь что-то необычное. Пару копеек, как всегда, за мной.
– Ладно, – Наташа взяла пробирку, посмотрела на свет, – странная кровь! Слишком уж темная.
Глава 4
Только в семь Зина смогла закончить прием. И, обессиленная, плелась по опустевшему коридору поликлиники. Она устала настолько, что даже есть ей не хотелось. Только одна мысль поддерживала ее – о том, что она на трамвае доберется домой, а затем будет горячий чай и постель.
– Зиночка, вы плохо себя чувствуете? – В коридоре она столкнулась со своей коллегой, самым старым врачом в поликлинике. Похоже, не она одна оставалась признаком жизни в этом мавзолее.
– Здравствуйте, Фаина Романовна! Очень… ну да… – улыбнулась Зина. Ей очень нравилась эта женщина, и каждый раз она разговаривала с ней с огромным удовольствием.
Фаине Романовне было почти семьдесят лет. И она была тем, кого называют корифеем старой медицины. Знаменитой одесской плеяде врачей она принесла мировую славу. Фаина Романовна работала во множестве мест, была невероятно одаренным и умным человеком. Но судьба не была к ней благосклонна. Если Зине не дало подняться наверх социальное происхождение, то Фаине Романовне – национальность. Из-за того, что она была еврейкой, Фаину Романовну швыряли по разным местам, не давали подниматься наверх. И для нормального человека было понятно, что большей глупости и несправедливости нельзя было себе представить. Опыт плюс знания, плюс абсолютно золотой мозг – все это сделало Фаину Романовну одним из лучших врачей во всем городе. На прием к ней приезжало множество людей из разных районов и городов. Да, зарабатывала она неплохо, однако официально числилась районным педиатром в поликлинике одного из самых худших районов города и до конца жизни была вынуждена здесь оставаться.