Тень Роксоланы
Шрифт:
– Эти брови подобны лукам, и стрелы ресниц летят мне прямо в сердце, зажигая огонь, который сожжет меня дотла… – прошептал Ибрагим, опуская голову.
Взгляд юного шахзаде – вот начало Ибрагима. В этих глазах утонул Тео, мальчишка-рыбак, словно в морских глубоких водах, утонул вместе со своей наивной и постыдной любовью к брату-близнецу, а на поверхность вынырнул уже Ибрагим. Он отдал душу и сердце великому властителю и никогда не жалел об этом. Даже мучительная, безответная и горькая любовь все равно сладка, пока молодость играет в жилах и поет мелодию надежды. Должны пройти годы и годы одиноких и холодных ночей, пока эта любовь потеряет сладость, оставляя только горечь разочарования, как перестоявшее вино превращается в уксус. Но пока Ибрагим молод и кровь его
– Бисмилляхи Рахмани Рахим! – С именем Аллаха милостивого и милосердного! – так говорил Ибрагим – ведь именно так положено настоящему мусульманину, но видел в эти моменты ясные глаза Сулеймана, его коротко стриженные волосы, мягкими завитками обрамлявшие голову, полные губы, изгибающиеся улыбкой или сжимающиеся гневом. – Субханаху уа Та’аля! – Преславен Он и возвышен! – Султан, султан Сулейман преславен и возвышен. Ну а Аллах… Аллах простит, он должен прощать великую любовь.
– Губы твои – лепестки роз, опадающие жарким днем под поцелуями солнца… – шептал Ибрагим, и глаза его смотрели в синюю морскую даль, не замечая ничего вокруг.
Седат-ага, стоявший у двери, невольно дернул бровью. Неужто молодой хранитель султанских покоев влюблен? Вот это интересная новость! На кухне болтали о том, что он собирается жениться на Хатидже Султан, любимой сестре султана Сулеймана. Но неужели это брак по любви, а не политический союз?
Ага вздохнул. Как же везет этому щенку из Парги, впору позавидовать! Неужто нужно родиться христианином и изменить вере своих предков, чтобы привалило такое счастье? Мало милостей от султана, так еще и брак по любви! А ведь известно: чем выше забираешься, тем меньше любви вокруг тебя. Султан – тот на самой вершине, где парят только орлы, и эта вершина гола, холодна и неуютна. Султан никогда не знает любви. Может, поэтому он лишает и своих приближенных этого чувства?
Ибрагим поднялся, подошел к окну, вдохнул пряный морской воздух, густо перемешавшийся с запахами большого города, полного торговцев и нищеты. Ветерок донес сладостный аромат роз из дворцового сада.
Черные брови молодого хранителя султанских покоев дернулись – он вспомнил, как перемигивались с ехидной усмешливостью паши, когда Сулейман объявил о его назначении на должность. Один даже позволил себе неприличный жест, предварительно уверившись, что султан смотрит в другую сторону. Но Ибрагим все видел, все запоминал. Ферхат-паша, губернатор Семендире и муж Бейхан Султан, сестры Сулеймана, зря надеется на родственные связи с династией. Ибрагим еще дождется удобного момента, а пока пусть глупцы смеются.
Некоторые ждут, что в Сулеймане проснется его отец. Всем известны склонности прежнего султана, еще недавно Топкапы был полон мальчиков-кастратов! Но Сулейман, изгнав их всех, не взял на их место новых. Его гарем – исключительно женский. Вот только слухи ходят и ходят, шуршат по рыночным углам, скребутся по дворцовым переходам, как пауки, плетущие липкую мерзкую паутину. И имя Ибрагима уже привязывают к Сулейману не дружескими, а любовными узами. Такие слухи могут очень повредить молодому султану.
Злобная улыбка изогнула губы Ибрагима, и Седат-ага, стоявший у двери, вздрогнул. Не хотел бы он, чтобы молодой султанский любимчик посмотрел на него с такой улыбкой. В ней не было ни капли веселья, а лишь ледяное дыхание смерти, которое краем зацепило ату, заставив его дрожать, как от холода.
– Вызови охрану, – приказал Ибрагим, и ага метнулся за дверь. – Я желаю отправиться на невольничий рынок.
Слухам необходимо положить конец. Султан недавно вступил на престол, и разные сплетни только ослабят его в то время, когда нужно собрать все силы для противостояния многочисленным врагам. Особенно нежелательно, чтобы такие слухи докатились до иностранных послов, которые, конечно, немедленно передадут их в Европу. А там только и ждут, когда покачнется Османская империя. И так при европейских дворах болтают, что Сулейман миролюбив, да и слишком молод, чтобы вести успешные войны. Они ошибаются,
Ибрагим Паргалы поднялся и направился к двери. Седат-ага следовал за ним неотступно, из переходов вынырнули еще охранники, присоединились к Седату, неслышно зашагали за хранителем султанских покоев. Ибрагим и бровью не повел в их сторону, стремясь к своей цели. Солнце, дробящееся в высоких стеклах стрельчатых окон Топкапы, казалось ему ликом султана, с нежностью и любовью глядящего на своего верного слугу.
Паруса, беременные ветром, весело гнали корабль вперед. Острый нос резво рассекал соленые волны, прогретые ярким солнцем. Матросы, весело стуча босыми пятками, деловито бегали по палубе, иногда осклабливаясь в сторону трюма – ветерок доносил оттуда женские голоса. Обидно, конечно, что нельзя даже одним глазком посмотреть на красавиц, но ведь они – подарок новому султану Османской империи от крымского хана, будущие обитательницы султанского гарема. А всем известно, что взгляд на султанскую наложницу лишает головы. Так что матросы предпочитали слушать голоса, смех и плач, долетавшие до них из трюма, а не подсматривать за капитаном и теми, кто носил красоткам еду и воду, в надежде увидеть хоть краешек женской одежды, мелькнувший в приоткрывшемся люке.
Капитан, довольный, поскреб пальцем жесткую бороду. Любит Аллах нового султана, ишь как разогнал корабль с подарками! Счастлив будет Сулейман! И удачлив, по всем приметам удачлив. А удача султана – это удача империи, каждому перепадет хоть по малому кусочку.
Взгляд капитана скользнул по трюмному люку, и вздох покачнул бороду, затуманил зрение. Третий день мысль не давала покоя, тревожила по ночам, вторгаясь в беспокойный сон. Приметил капитан девчонку, одну из тех, что везли в подарок султану. И хоть бы красавица, оно бы понятно. Но девчонка была так себе – тоща, нескладна, взлохмачена. Только в небольших глазках ее светилась веселая живость, движения были порывисты, и напоминала она капитану его первый корабль – не слишком красивый, но резвый и надежный.
Третий день капитан думал – как бы девчонку эту себе оставить. Затеряется ведь в султанском дворце. Да и зачем она султану? У него в гареме тысячи гурий, к чему там нужна тощая нескладеха?
Но вот беда – девчонка ведь уже собственность султана! Как забрать? Разве что… ну ведь могла она помереть в дороге? Мало ли, на море качка, болтанка, не выдержала. Молодая, слабенькая, вот и померла. А то и вовсе за борт упала. Хотя нет, за борт нельзя. Скажут ведь потом, что недосмотрел за грузом, накажут сурово.
Капитан вновь вздохнул. Пустые мечтания. Объявить мертвой тоже нельзя. Обязательно найдется кто-то из команды, кто донесет. За награду – точно донесут. Тогда не просто накажут, а голову с плеч снимут. Еще бы! У самого султана посмел украсть! Покусился на его собственность! А жаль девчонку-то… пропадет она в султанском гареме, как есть пропадет. Но вообще странное дело: все девушки, что назначены для султана, как на подбор – статные красавицы, ходят плавно, бедрами покачивают, будто лодки у причала. А эта – совсем другая. Почему ж ее выбрали? Может, есть в ней что-то такое… этакое… о чем не положено знать простому капитану фелуки. Его дело маленькое – груз доставить в целости и сохранности, сдать по описи во дворце Топкапы, да привезти расписку с печатью Валиде Султан своему хану. А рассуждать о красавицах не положено. А уж тем более – мечтать об одной из них. Даже если она вовсе не красавица. А может, именно потому, что не красавица.