Тень Саганами

Вебер Дэвид Марк

К этому моменту он уставился на неё широко распахнутыми глазами. Хелен набрала воздуха ещё раз.

— Я уже довольно неплохо владела Neue-Stil, — ровно сказала она. — Я была напугана — только что сбежала от Кощеев и знала, что они меня убьют, если я не оторвусь. У меня в жилах вместо крови был чуть ли не чистый адреналин, и никто не смог бы заставить меня повернуть назад. Поэтому, когда эти трое кинулись на меня из темноты, я их убила.

— Ты их убила, — повторил Пауло.

— Да, — она ровно встретила его взгляд. — Всех троих. Сломала им шеи. До сих пор помню ощущение, с которым ломались кости. Меня тошнило, мне было плохо, и я задавалась вопросом, что же я за монстр.

Временами та тошнота возвращается. Но я вспоминаю, что я всё ещё здесь, всё ещё жива. И что Ларс и Берри всё ещё живы. И скажу тебе со всей откровенностью, Пауло: как бы мне ни было плохо, и как бы я ни желала, чтобы ничего этого не случилось, я не чувствую вины и действительно ощущаю… триумф. Я могу, глядя себе в глаза, без колебаний сказать, что сделала то, что должна была сделать, и что сделаю это и снова. И, полагаю, именно этот вопрос тебе следует задать самому себе в отношении "Анхура". Ты уже сказал, что сделал бы то же самое снова, если бы пришлось. Не значит ли это, что сделано было то, что следовало сделать? Что тебе следовало сделать, чтобы оставаться собой? И если это так, почему ты должен испытывать вину?

Он несколько секунд молча смотрел на неё, а потом медленно кивнул.

— Не уверен, что в твоей логике не найдётся зияющей дыры, но это не делает сказанное тобой неверным. Мне следует обдумать это.

— О, да, — согласилась она с кривой улыбкой. — Тебе следует обдумать это, Пауло. Тщательно. Я-то уж точно поступила именно так! И не подумай, что у меня не было тяжелых минут из-за того, что случилось с "Анхуром". Надо быть психом, чтобы их не иметь. Только не надорвись, пытаясь взгромоздить себе на плечи вину за всю пролитую во вселенной кровь.

— Это… э… мудрый совет.

— Знаю, — с готовностью согласилась она. — Я перефразировала то, что мастер Тай сказал мне после произошедшего в Старом Чикаго. Он куда мудрее меня. Разумеется, большинство людей мудрее меня, если уж на то пошло.

— Не прибедняйся.

— Ладно-ладно, — она отмахнулась, а он покачал головой с наверное первой увиденной ею совершенно открытой улыбкой. Улыбка превратила его обычное отстраненное выражение лица в нечто совершенно другое. Хелен склонила голову набок.

— Слушай, — сказала она, ощущая возвращение неловкости, но не позволяя ей остановить себя, — это может быть не моё дело, но отчего ты такой, ну… замкнутый?

— Я не замкнутый, — немедленно возразил он, переставая улыбаться. Настала её очередь качать головой.

— О, нет, именно так. И до меня начинает доходить, что я протормозила сильнее обычного в осознании того, что это не по тем причинам, по которым мне казалось.

— Я не понимаю, о чём ты говоришь, — сухо заявил Пауло.

— Я говорю о том факте, что это, в конце концов, не из-за того, что ты считаешь себя настолько уж лучше остальных.

— Из-за того, что я считаю как? — он уставился на Хелен в таком очевидном ошеломлении, что та не сдержала смешка.

— Ну, так я подумала сперва. И временами я, бывает, ленюсь думать. Почему-то я так и не перешла от первой мысли к мысли номер два или номер три, — она пожала плечами. — Я вижу кого-то, кто столь явно потратил уйму денег на биоскульптуру, и автоматически предполагаю, что у него должно быть достаточно высокое самомнение.

— Биоскульптуру? — продолжая смотреть на неё, он, внезапно, рассмеялся. Безрадостным смехом, дотронувшись до лица и поморщившись. — Биоскульптура? Ты думаешь, это именно она?

— Ну, да, — уходя в оборону, сказала она. — Хочешь сказать, что это не так?

— Нет, — ответил он. — Это не биоскульптура. Это генетика.

— Да брось! — она кинула на него

скептический взгляд. — Люди не появляются на свет, выглядя настолько хорошо, без некоторой помощи, мистер д'Ареццо!

— Я не говорил, что это природная генетика, — отозвался он, и его глубокий, музыкальный голос внезапно настолько охрип, что Хелен резко выпрямилась. Они встретились взглядами, и его спокойные серые глаза больше не были спокойными. Они были пытающими, как капли расплавленного кварца. А затем он внезапно, шокирующе высунул язык.

Такой жест она видела раньше — в исполнении "террористов" вроде Джереми Экса и учёных вроде Веба ДюГавела. Но она никогда не видела генного штрих-кода генетического раба на языке офицера флота. Пауло подержал язык высунутым секунд пять, потом убрал, но его серые глаза продолжали сверкать.

— Если ты считаешь, что я хорошо выгляжу, — горько сказал он, — тебе следовало бы видеть мою мать. Я не видел… во всяком случае, не помню этого. Она умерла, когда мне не было и года. Но отец достаточно часто описывал мне её. У него не было другого выхода, потому что он не мог мне её показать… "Рабсила" не дозволяет своим рабам иметь фотографии друг друга.

Хелен уставилась на него, а он смотрел в ответ дерзко, практически враждебно.

— Я не знала, — наконец тихо сказала она.

— И не обязана была знать, — он вздохнул и отвёл взгляд, его напряжённые плечи слегка расслабились. — Это… не то, о чём я люблю поговорить. И, — он снова взглянул на неё, — не то, что бы я помнил себя рабом. Отец помнит, и временами это его грызёт. А вот то, что мы с ним — и с моей матерью — были специально созданы привлекательными, поскольку так и должны выглядеть "рабы для удовольствий", вот это временами грызёт и меня. Но отец никогда не забывал, что это флот остановил то невольничье судно, на котором были мы. При этом моя мать погибла, но он никогда не обвинял в этом флот. Как и я. По крайней мере, она умерла свободной, видит Бог! Именно поэтому отец взял фамилию капитана д'Ареццо, когда заполнял бумаги для получения гражданства. И поэтому я пошёл во флот.

— Могу понять, — сказала она, мысленно пиная себя за то, что не распознала признаки. Уж кто-то, кто провёл столько времени с бывшими рабами и членами Антирабовладельческой Лиги сколько она, должен был их заметить. Но почему он ни разу даже не намекнул ей? Должен же он знать, что приёмная дочь Кэти Монтень будет настолько близка к пониманию, насколько вообще может быть тот, кто сам никогда не был рабом!

— Да, — выдохнул Пауло, словно прочитав её мысли. — Да, думаю, если кто-то на "Кисе" и может понять, то это ты. Но эта не та тема, на которую я люблю поговорить. Не потому, на самом деле, что стыжусь. Но потому… потому что это уводит прочь от меня. Это концентрирует на том, откуда я появился, на том мерзавце, извращенце "бизнесмене", который создал меня и который никогда даже не считал ни моих родителей, ни меня людьми.

Он взглянул через купол наружу, губы его скривились.

— Полагаю, ты также можешь понять, почему я не так впечатлён собственной "привлекательностью", как остальные, — произнёс он тихим, хриплым голосом. — Временами это заходит куда дальше. Когда ты знаешь, что шайка двинутых ублюдков сделала тебя красивым — чтобы ты был милым, привлекательным куском мяса, который можно выгодно продать или сдать в аренду — и кто-то начинает бегать за тобой только потому, что ты выглядишь столь чертовски привлекательно, это вызывает тошноту. Ведь не ты им нужен. Не тот, кто живёт внутри, не тот, кто делает подобное. — Он хлопнул ладонью по сумке с альбомом. — Им нужно вот это. — Он снова прикоснулся к лицу. — Эта… упаковка.