Тень Серебряной горы
Шрифт:
– Тетрадь! И тавро!
– Вот они! – ответил Черепухин.
Капитан кивнул, не отводя глаз от мешка. Из мешка, шкурка за шкуркой, ползли соболя. И вдруг выскользнула беличья шкурка, вторая, третья.
– Э! Стой, стой! – воскликнул капитан. – А это что ещё такое?
– Это белки, – сказал Илэлэк. – Я же говорил: зима была снежная, соболь ушёл далеко, а белка посмотри как бита! Прямо в глаз!
– Не в глаз, а тупой стрелой, томаром, – сказал Черепухин.
– И соболь – три рубля, а белка – два алтына, – прибавил капитан. – За одного соболя пятьдесят белок.
Илэлэк подумал и сказал:
– Должно быть сорок и ещё семь.
– Вот, – улыбаясь, сказал капитан. – Это правильно. Илья, считай!
Черепухин положил мешок, Илэлэк сел к столу. Черепухин начал считать соболиные шкуры. Считал, пересчитывал, макал тавро в чернила, припечатывал, раскладывал по кучкам, по сортам, и всего насчитал тридцать восемь.
– И это всё? – спросил капитан.
Илэлэк вздохнул и развел руки.
– И восемь белок, – сказал Черепухин. – И два горностая. Три горностая – один соболь. И там ещё что-то есть. Большое!
С этими словами он опять полез в мешок, долго нащупывал… и вытащил шкуру чёрной лисы. То есть это была не привычная чернобурая, а в самом деле совершенно чёрная лиса, на которой от носа до кончика хвоста нигде не было ни единого серебряного волоска. Черепухин провёл ладонью против шерсти. Ость чёрная, отметил капитан, подпушье тоже чёрное, густое. Черепухин повернулся к окну, поднял шкуру и встряхнул её. Мех заиграл, унялся. Черепухин посмотрел на капитана. Капитан сухо сказал:
– Одна царская лиса – пять соболей.
Черепухин согласно кивнул, посмотрел на Илэлэка. Илэлэк молчал. Черепухин вновь полез в мешок и, одну за другой, вытащил ещё две чёрных царских лисы. Они были одна краше другой. Капитан долго молчал, потом спросил:
– Сколько всего?
– Ну, – поморщившись, ответил Черепухин, – восемь белок и два горностая – это один соболь. И три чёрных царских лисы – это ещё пятнадцать соболей. И тридцать восемь здесь. Всего пятьдесят четыре. А надо было сорок семь. Но! – тут же продолжил Черепухин. – Это если считать три стойбища, тогда сорок семь. А если ещё два, которые откочевали, тогда должно быть ещё двадцать соболей, то есть всего шестьдесят семь, а здесь только пятьдесят четыре, значит, ещё тринадцати не хватает. Так?
И с этими словами он сперва посмотрел на капитана, а потом на Илэлэка. Илэлэк жевал губами и молчал. Потом сказал:
– Это неправильно. Почему я должен платить за тех, кто от меня убежал? Это они должны платить за меня! Это очень недобрые люди! Они обманули меня! Они взяли моих собак, они взяли мои лодки, они взяли моих оленей, они взяли мои запасы… А теперь я должен за них платить! Разе это справедливо? Разве ваша великая хозяйка, которая живёт далеко-далеко за Великим Камнем-горой…
– Хорошо, хорошо! – перебивал его капитан. – Возможно, мы и неправы. Возможно, прав ты. Сейчас мы это узнаем! – И он окликнул: – Синельников!
В дверь заглянул Синельников.
– Синельников! – строго сказал капитан. – Позвать сюда Герасима Ефимова, и
Синельников кивнул и закрыл дверь. Илэлэк молчал. Потом спросил:
– Что это за человек, которого вы сюда позвали?
– Сейчас ты это узнаешь, – сказал капитан.
И набил трубку, закурил. Курил, поглядывал на ворох шкур. Илэлэк больше ничего не спрашивал, и Черепухин тоже.
Наконец открылась дверь, и вошёл Ефимов, тот самый казак, который ездил к Илэлэку и составлял у них ясацкий список. Илэлэк сразу узнал Ефимова, поморщился. А капитан как ни в чём ни бывало сказал:
– Вот что, Ефимов. Рассказывай всё как было, лучше будет.
– Так чего рассказывать, ваше благородие!? – неуверенно сказал Ефимов. – Вы и так всё знаете.
Капитан повернулся к Илэлэку. Илэлэк вздохнул и начал говорить:
– Иногда получается так, что хочешь сказать одно, а говоришь другое. Так сегодня было и со мной. Но теперь такого больше не будет, только пусть вначале этот человек выйдет отсюда.
Капитан кивнул, Ефимов вышел. Илэлэк продолжил:
– Мы не юкагиры, как вы везде пишете, а мы народ вадулы, вот как правильно, и это означает могучие. Вадулы делятся на шесть родов, наш род называется омоки, что значит здесь наш дом. Всего нас, омоков, шесть племён, и наше племя – Дети Чёрной Выдры, я их алдье, по-вашему тойон, и так в каждом племени по своему алдье. А раньше, как в песнях поётся, у нас, у омоков, был один главный, верховный алдье, но после он умер, а нового мы никак не выберем. Теперь каждый кочует куда захочет, это очень плохо, это наша слабость, и я, Илэлэк, просто алдье, алдье племени Детей Чёрной выдры. Нас пять стойбищ, три стойбища остались со мной, а два стойбища ушли, потому что мы посчитали, что нам не собрать весь ясак от всех пяти стойбищ, вот я их и отпустил, и вот они ушли. Но если ты, Большой Каптана, как мы тебя называем, если ты из-за этого так сильно гневаешься, то я готов признать, что мы недоплатили тебе и твоей владычице тринадцать соболиных шкур, запиши их мне в остаток.
Капитан и Черепухин переглянулись, капитан ещё подумал и сказал:
– Ладно, Илья Ильич, иди и начинай укладывать, а я тут пока что напишу ему отписку. Чистую! Иди!
Черепухин усмехнулся, вышел, а капитан взял новый лист, начал записывать:
Нижнеколымская волость, Черновыдринский улус, а в нём князец Илэлэк со товарищи – сорок два человека. А по окладу с них поминки – пять соболей, да ясаку сорок девять соболей. И в то число взято поминок: пять соболей, да ещё ясаку тридцать три соболя и восемь белок, два горностая и три чёрных царских лисы – эти все за ещё шестнадцать соболей. По окладу поминки и ясак сполна.
И подписался: приказчик Макаров, капитан. И протянул отписку Илэлэку. Тот взял её и стал внимательно рассматривать. Потом убрал за пазуху и взамен достал оттуда трубку. Капитан подал ему початую пачку табаку. Илэлэк заправил трубку, закурил, прищурился. Капитан тоже курил, молчал, потом спросил:
– Кто это за вами по тундре гонялся?
– Я не знаю, – нехотя ответил Илэлэк. – Я у них не спрашивал. Я прятался.
Конец ознакомительного фрагмента.