Тень скандала

Карлайл Лиз

— Вижу, Фенелла обновила отделку, — заметила Грейс, вручив плащ и перчатки Трентону. — Признаться, так лучше.

— Мисс Крейн находила прежнюю чересчур пышной, — сообщил Трентон. — Думаю, она никогда ей не нравилась.

— И Тесс, наверное, довольна, — улыбнулась Грейс. — Она тратила все утро, полируя зеркала.

Лицо Трентона помрачнело.

— К сожалению, мисс Тесс больше не работает у нас, — сказал он. — Собственно, почти все слуги получили расчет.

— Как же так? — поразилась Грейс.

— Обстоятельство… Миссис Крейн сказала, что не собирается устраивать приемы.

Так что теперь, когда дети уехали, большой штат уже не нужен. Она наняла новых слуг, а старых — рассчитала.

— О ком вы говорите? — Грейс проследовала дальше в комнату. — Я что-то не совсем понимаю?

— Разумеется, о покойной миссис Крейн.

Грейс обернулась.

— Вы имеете в виду мать Итана? — с любопытством спросила она. — Но это было целую вечность назад. Кто же остался?

— Только трое из ранее служивших, мисс, — печально сообщил Трентон. — Мне кажется, мисс Крейн решила сдать дом внаем и переехать отсюда.

— Куда же? — спросила Грейс, хотя догадывалась, каким будет ответ.

— Назад, в Ротерхит, — сказал Трентон. — Не знаю, куда именно. Она говорит, что скучает по нему и… Что-то я разболтался. Если позволите, я пойду узнаю, дома ли мисс Крейн. Я… не совсем уверен.

Грейс захлестнула паника. Неужели она опоздала? Похоже, Фенелла решила выйти замуж и перебраться в дом Джозайи Крейна. Это было единственное разумное объяснение.

Девушка поспешила за дворецким.

— Трентон! — Она положила руку ему на локоть. — Мне необходимо поговорить с Фенеллой. Это очень важно. Прошу вас, сделайте так, чтобы она приняла меня. Скажите ей… скажите ей, что я не уйду, не повидавшись с ней.

— Хорошо, мисс. — Но он произнес это неуверенно.

Внезапно Грейс ощутила дурноту. Наверное, от свежей краски, подумала она.

— Послушайте, — сказала она, прежде чем дворецкий вышел из комнаты, — можно я подожду в семейной гостиной? Кажется, меня тошнит от запаха краски.

Тот помедлил в нерешительности. Затем на его лице отразилось сочувствие.

— Конечно, мисс. — Он отвесил небольшой поклон. — Вы знаете дорогу.

Когда престарелый дворецкий удалился, Грейс пересекла отделанный мрамором холл и поднялась по широкой лестнице на второй этаж. Она помедлила, держась за перила и озираясь по сторонам.

В последний раз, когда девушка была здесь, Итан лежал мертвый в кабинете напротив, а она стояла на подгибающихся ногах, прислонившись к стене коридора, на замечая слуг и полицейских, сновавших взад-вперед. Но теперь, слава Богу, та ужасная ночь казалась далеким прошлым.

Грейс двинулась дальше, сожалея, что у нее нет дара улавливать эмоции, как у Эдриена и Аниши. Наверняка дом бурлит невидимым гневом, направленным сейчас на Фенеллу. И бедная женщина, ни о чем не подозревая, движется прямо навстречу опасности.

Дверь гостиной была, по обыкновению, распахнута. Войдя внутрь, Грейс обнаружила, что эта комната готовится к ремонту. Со стен сняты картины, а в углу стоят сколоченные из досок леса. Все говорило о грядущих переменах. Любимое кресло мистера Холдинга исчезло вместе с застекленным шкафчиком, содержавшим коллекцию птичьих чучел, которую Грейс всегда находила отвратительной.

Слишком

встревоженная, чтобы сидеть, девушка сняла шляпку, положив ее на столик вместе с перчатками, и принялась бродить по комнате. Какой чужой казалась она ей сейчас — без картин, со сдвинутой мебелью. И хотя Грейс не могла не согласиться с переменами, затеянными Фенеллой, ее удивило, что это делается так поспешно — сразу после смерти мистера Холдинга. Это казалось не совсем этичным.

Строительные леса, торчавшие в углу комнаты, как голое дерево на фоне зимнего неба, не были придвинуты вплотную к стене. От нечего делать Грейс заглянула за них и обнаружила там большой портрет в золоченой раме, висевший ранее над камином. Заинтригованная, она отодвинула его от стены и ужаснулась. Холст в том месте, где находилось лицо изображенной на нем женщины, был изрезан в клочья ударами ножа. Ахнув, Грейс поспешно прислонила портрет к стене.

Что за чувство, во имя Господа, обуяло кого-то? Какую ненависть надо испытывать, чтобы так искромсать его?

На портрете, как она помнила, была изображена мать Итана в молодости. Миссис Крейн была красивой молодой вдовой, когда вышла замуж за наследника династии Крейнов, и Грейс никогда не слышала ни одного дурного слова о ней. Наоборот, по всем свидетельствам, миссис Крейн была прекрасной женщиной, заботливой матерью и отличной хозяйкой.

Но кто-то явно терпеть ее не мог.

Кто-то ненавидел миссис Холдинг настолько, что изрезал ее лицо на портрете в клочья. Грейс крепко сцепила руки, пытаясь сосредоточиться. Что-то явно происходило. И это что-то не было связано ни с ремонтом, ни с переездом. Ради чего обновлять обстановку, если не собираешься жить в доме? И зачем кромсать ни в чем не повинный портрет?

Во всем этом не было никакой логики. Но кто-то, видимо, думал иначе.

Повинуясь импульсу, Грейс подошла к секретеру красного дерева и выдвинула верхний ящик. Деревянный лоток, на котором обычно лежала личная почтовая бумага Итана, был пуст. Но в левом углу по-прежнему высилась стопка бумаги с монограммой Фенеллы.

Грейс закрыла ящик дрожащими пальцами, охваченная ужасными подозрениями. По ее спине пробежал озноб. Боже! Сколько вечеров они сидели здесь все вместе, читая или играя в карты после обеда: Итан, Фенелла, Джозайя и она? И сколько писем написала сестра Итана, сидя за этим секретером?

Кабинет Холдинга находился как раз напротив. Грейс провела там не много времени, но знала, даже не глядя, что, выдвинув ящик письменного стола, обнаружила бы там стопку писчей бумаги фирмы «Крейн и Холдинг» и стопку личной бумаги Итана.

Вторая стопка всегда лежала здесь для удобства Фенеллы. Он чувствовал себя не слишком уверенно в обществе и поручал своей сестре все, что касалось светской жизни. Женщине, которая вовсе не была его родной сестрой, а всего лишь дочерью его отчима.

По причине, которую она не могла объяснить, Грейс вернулась к портрету миссис Холдинг и опустилась на колени, чтобы лучше разглядеть его. На нее смотрели смеющиеся серые глаза — единственное, что сохранилось на холсте от лица. Борясь с тошнотой, она прижала к губам похолодевшие пальцы.