Тень суккуба
Шрифт:
— Я живу совсем рядом. Я лучше пойду домой.
Не убирая руки с моего плеча, второй рукой он залез мне под блузку и медленно ощупал грудь. Отлично. Мало мне было боли осознания, что я навеки проклята и от судьбы не уйти, так теперь еще и придется разбираться с возжелавшим меня нацистом.
Какие пустяки! Я еще не знала, что случится дальше!
— Отпустите ее, — зазвенел голос Люка у меня за спиной, и я вздрогнула.
Я вроде бы оторвалась от него, но он прекрасно видел, куда я свернула, и, конечно же, догадался, какой дорогой я пойду домой.
—
Люк сжал кулаки и процедил сквозь зубы:
— Отпустите ее, я дважды повторять не намерен. Офицер рассмеялся жутким, неприятным смехом:
— Ты мне не указ.
Я изо всех сил пыталась обернуться и поймать взгляд Люка.
— Уходи, — взмолилась я. — Все в порядке. Со мной все будет хорошо.
— Умная девочка, — поддержал меня немец.
Люк бросился на него, мужчины сцепились, оттолкнув меня в сторону. Я в ужасе наблюдала за происходящим. Люк — крепкий парень, двигается быстро, но офицер был огромного роста, и тут я увидела, как в его руке блеснул нож, а в следующую секунду тело Люка на мгновение застыло. Офицер отошел, выдернув лезвие из его живота.
Я закричала и бросилась к Люку, но нацист грубо остановил меня. Люк зажимал руками рану, кровь хлестала фонтаном. Он посмотрел на свои руки, будто не мог поверить, словно ожидая, что сейчас все вдруг изменится, а потом рухнул на землю. Я попыталась вырваться, но офицер и не думал отпускать меня. Люк пытался заговорить, но язык не слушался его, он умирал в ужасной агонии, жизнь быстро покидала его тело.
— Ну вот и все, — заключил немец, крепко прижимая меня к груди.
Я не заметила, когда он успел убрать нож, но теперь эта рука, рука, нанесшая Люку смертельную рану, снова заелозила у меня под блузкой.
Немец рывком расстегнул до конца мою блузку, и я услышала сдавленный стон Люка. Ужас отступил, и я вспомнила — ведь я прекрасно могу постоять за себя, могу превратиться в громилу в два раза больше этого подонка…
Но тут вдруг голова нациста резко дернулась. Он выпустил меня и упал, потеряв сознание. За ним стоял Бастьен, сжимавший в руках шляпную болванку: тяжелый округлый кусок дерева, которым он пользовался для изготовления шляпок.
— Твои стоны невозможно не узнать, — произнес он.
У меня не было времени пошутить в ответ или поблагодарить за помощь. Я упала на колени рядом с Люком, сорвала с себя кофту и, совершенно потеряв голову от отчаяния, попыталась остановить кровотечение. Он был еще в сознании и смотрел на меня взглядом, как всегда полным надежды и любви. Бастьен посерьезнел и опустился на колени рядом со мной.
— Ты ничем не сможешь помочь ему, Флёр, — тихо констатировал он.
— Я знаю, — ответила я.
Я поняла, что все кончено, как только Люк упал, поэтому даже не стала посылать Бастьена за врачом.
— Господи, этого не может быть, — прошептала я.
— Все в порядке, — едва слышно, с трудом произнес Люк. — Ты в безопасности, это главное…
Он закашлялся, и я увидела на его губах кровь.
— Нет, нет. Это не стоило того. Не стоило.
Я виновата во всем. Только я. Люк бросился спасать меня от нацистского офицера. Я столкнулась с офицером, убегая от Люка. А от Люка я убегала, потому что внезапно решила проявить высокие моральные качества и отказалась спать с ним. Если бы я согласилась, если бы я просто пообещала выйти за него замуж и взяла бы то, что причитается суккубу, этого никогда бы не случилось. Сейчас мы с ним лежали бы голышом на траве в объятиях друг друга. А теперь он умирает из-за меня, из-за моей слабости. Я попробовала притвориться человеком и потерпела поражение: и как суккуб, и как человек.
Люк больше не мог говорить, но за него все сказали глаза, в которых я была ангелом, посланным с неба, чтобы забрать его домой. Бастьен ткнул меня локтем в бок.
— Флёр, он еще какое-то время не умрет. Ты же знаешь, от ранений в живот умирают не сразу. Это агония.
— Знаю, — простонала я, стараясь не разрыдаться, — можешь мне не рассказывать.
Бастьен медленно и серьезно произнес:
— Ты можешь облегчить его мучения.
Я посмотрела на него в полном недоумении:
— Что ты предлагаешь? Взять нож и добить его?
— Нет. У него осталось совсем мало жизненной энергии, Флёр. Совсем мало. Тебе почти ничего не придется делать.
Я не сразу поняла, что Бастьен имеет в виду, а когда до меня наконец дошло, я в ужасе посмотрела на него и прошептала:
— Нет… нет, я не могу…
— Он все равно умрет. Ты можешь сделать его смерть более быстрой… более приятной…
Я продолжала качать головой, но постепенно осознала, что Бастьен прав. Он был прав, и я ненавидела его за это. Отвернувшись от него, я погладила Люка по лбу. Ему на щеку упала капля, и я вдруг поняла, что плачу.
— Прощай, Люк, — нежно прошептала я.
Я так много не успела сказать ему, но сейчас не могла найти подходящие слова. Поэтому я просто наклонилась и прижалась губами к его губам. Поцелуй становился все глубже, хотя в нем уже не было ни следа животной страсти, только нежность — словно поцелуй шепотом.
Бастьен оказался прав — мне не пришлось долго стараться. Сладкий серебристый поток его прекрасной жизненной энергии сразу же начал втекать в меня, такой же чистый и совершенный, как раньше, но это быстро закончилось. Я впитала в себя все без остатка и выпрямилась одновременно с тем, как Люк испустил последний вздох. Глаза, смотревшие на меня с такой любовью, закрылись навеки. Я обессиленно прислонилась к Бастьену.
— Я убила его, — сказала я, уже не пытаясь сдерживать слезы.
— Ты упокоила его душу. Стала его ангелом. Его мрачные слова подтвердили мои ощущения.
— Нет, я не об этом. Он вообще не должен был здесь оказаться. Он пришел сюда из-за меня. Если бы я переспала с ним, ничего бы не случилось. Я не хотела причинить ему боль… не хотела искушать его… а теперь он умер…
Бастьен обнял меня и попытался успокоить:
— Если тебе от этого станет лучше, будь уверена — его душа не попадет в ад.